|
|
![]() |
|
Русские (и не только) классики
в переводе
на латынь.
(часть III)
|
Федерико Гарсия Лорка
|
Federico Garcia Lorca |
Как улитка отправилась путешествовать
и кого она встретила в пути
Перевод Инны Тыняновой
|
De una cochlea, quae iter habuit et quid
eae in itinere evenit
|
Воздух тихого утра
Как-то по детски нежен
Протягивают деревья
Руки свои к земле.
Колеблющемся туманом
Покрылись поля и посевы,
И в воздухе ткут шелковинки
Пауки для своих сетей –
Сверкающие дорожки
На голубом стекле.
А рядом, под тополями,
Ручей, напевая песню,
По зеленой траве бежит,
И мирная улитка,
Мещаночка с тропинки,
Смиренная простушка,
Глядит на широкий мир.
Вокруг тишина безмятежна.
Улитка вздохнула украдкой
И, бросив дом и хозяйство,
Тронулась в путь-дорогу,
Чтоб край тропинки увидеть.
Ползет себе странница наша
И вот набрела на место,
Где плющ по земле разросся,
Вплетаясь в тропинку. Чинно
Сидели там две лягушки,
На утреннем солнце грея
Свои старушечьи кости.
- Все эти новые песни, -
Ворчала одна лягушка, -
Поверь, ни гроша не стоят!
- Подруга, - ей отвечала
Другая лягушка, слепая
И сильно помятая с виду, -
Когда я была девчонкой,
Я верила: бог услышит
Когда-нибудь нашу песню
И сжалится он над нами.
С тех пор прожила я долго
И уж ни во что не верю
И теперь совсем перестала…
Так жаловались лягушки
И милостыню просили
У резвого лягушонка,
Который с нахальной миной
Прыгал рядом по травке.
И вот перед темным лесом
Улитка остановилась.
Хочет кричать. Не может
Лягушки к ней подскочили.
- Бабочка это что ли? –
Спросила слепая лягушка.
- Ты разве не видишь рожки! -
Подруга ей отвечала. -
Это улитка. Скажи нам,
Улитка, ты издалека?
- Живу я не очень близко
и хочу домой поскорее.
- Улитки очень трусливы, -
сказала слепая лягушка.
- Умеешь ты петь? - Не умею, -
улитка в ответ. – А молиться?
- Меня не учили, нет.
- А в вечную жизнь ты веришь?
- А что это?
- Это значит
Жить вечно в реке прозрачной
С цветущими берегами,
Где много прекрасной пищи.
- Да что вы! А мне говорила
Покойная бабушка в детстве,
Что я после смерти буду
Ползать по нежным листьям
Самых высоких деревьев.
- Еретичка была твоя бабка!
Мы говорим тебе правду,
А не веришь – заставим верить! –
Разбушевались лягушки.
- Зачем я ушла из дому? -
Плачет улитка. – Я верю
В вечную жизнь, конечно,
Вы правы… - Тогда лягушки
Задумчиво удалились,
А наша улитка в страхе
Поспешила в лес углубиться.
Две нищенки, две лягушки
Застыли подобно сфинксам.
Одна из подруг спросила:
- Ну, в вечную жизнь ты веришь?
- Не верю, - ответила грустно
Слепая больная лягушка.
- Зачем мы тогда улитке
Сказали, что надо верить?
- Затем, что… Сама не знаю, -
Вздохнула слепая лягушка, -
Я не могу без волнения
Слышать, как наши дети
Квакают, сидя в канаве,
И призывают бога…
А бедная улитка
Вернулась назад. Тропинка
Пустынна. Горячий ветер
Застыл в тополях высоких.
И тут повстречалась улитка
С красными муравьями,
Они, суетясь и толкаясь,
Тащили полуживого
Муравья, у которого сильно
Переломаны усики были.
Воскликнула наша улитка:
- Мурашеньки остановитесь!
За что наказать хотите вы
Вашего бедного братца?
Расскажите мне, что он сделал?
Я вас рассужу справедливо.
Ты сам расскажи, не бойся!
Тогда муравей полумертвый
Сказал тихонько и грустно:
- Я, знаете, видел звезды.
- Звезды? Что это значит? -
Кричат муравьи возмущенно.
Да и улитка тоже
Спросила задумчиво: - Звезды?
- Да, - муравей отвечает, -
Я видел звезды, поверьте.
Я поднялся высоко,
на самый Высокий тополь,
И тысячи глаз лучистых
Мою темноту пронзили. –
Тогда спросила улитка:
- Но что же такое звезды?
- А это огни, что сияют
Над нашею головою.
- Но мы их совсем невидим! -
Сердясь, муравьи возражают.
А улитка: - Слаба я зреньем,
Вижу не выше травки, -
Тогда муравьи вскричали,
Усиками вращая:
- Тебя мы убьем. Ленив ты
И развращен. Ты должен
Трудиться, не глядя в небо!
- Звезды я видел, звезды, -
Раненый им отвечает.
Тогда изрекла улитка:
- Оставьте его, идите
Своею дорогой, братья.
Наверно, ему недолго
Жить на земле осталось.
Пчела пролетела, разрезав
Медовыми крыльями воздух.
Муравей, умирая, дышит
Свежей вечерней прохладой
И шепчет: - Пришла ты за мною,
Унеси меня к звездам, пчелка.
Видя, что он уже умер,
Муравьи разбегаются в страхе.
Улитка, вздохнув украдкой,
Прочь поползла в смущенье,
Словно пред ней раскрылась
Вечность на краткий миг.
- Нет у тропинки края,
Верно, ведет она к звездам, -
Восклицает она печально. –
Только мне до них не дойти.
Уж больно я неуклюжа,
Мне лучше о звездах забыть.
Туман висит над полями,
И солнце лучом дрожащим
По колокольням дальним
Под вечерний звон скользит.
А мирная улитка,
Мещаночка с тропинки,
В смущенье, с тоскою странной,
Глядит на широкий мир.
|
|
Aura mane quieti
Pueriliter est tenella,
Ārbores terrae venetae
Brachia tendunt macella.
Nebula tremula areae
Segetēsque operiuntur,
Telas suas araneae
In aere ordiuntur -
Gemmeae semitae sutae
In cāerulo vitro Matutae.
Iuxta ad populos fortes,
Rivus per herbas virentes
Currit et cāntilat tortus
Cantus suos fluentes.
Humilis cochlea muta
In semita stupet pacāta,
Ārbusta spectat arguta,
Mundi decōre mirāta.
Cochlea gemitum traxit
Tranquille Aurorae coram.
Vt videat, iter carpsit,
Semitae longae oram.
Viatrix prolabitur lenis.
Ad locum arrepsit, quiete
Hedera ubi infrēnis
Callem obtexerat laete.
Conspectu composito ibi
Ranae duae sedebant,
In sole aprico sibi
Anilia ossa fovebant.
“Hi omnes cantus moderni, -
Vna commurmurābat, -
Non tressis sunt etiam paterni!”
“Amica, - hae assonabat
Altera caeca macella
Rana, quae valga aspectu, -
Quando eram puella,
Credidi olim deum
Nostrum auditurum cantum,
Et miseritūrum ūllae.
Vivo hinc nimium quantum,
Et credo iam rei nullae…”
Sic querebantur ranae
Et stipem emendicābant
A ranunculo, qui sane
In herbula exsultabat.
Ad silvae opacae oram
Cochlea gradum stetit,
Fusura metu clamōrem
Sed nēquit... Īnsimul petit
Rana eam uterque.
“Papiliōne minūta?” -
Caeca rana miratur.
“Nonne vides - cornūta!” -
Amica hae adversatur.
“Est ēquidem cochlea. Dic
Vnde talis es gentium?”
“Non prope vivo – illīc...
Redire iam velle sentio...”
“Cochleae sunt ignavae,-
Pergit caeca profari, -
Scisne cantare?” “Non sane.” -
Cochlea reddit. “Precari?”
“Nunquam docebar ab ulla.”
“Vitam credīsne aeternam?”
“Quid haec? Narravit mi nulla?”
“Hoc aquis est sempiternam
Serenis agere vitam,
Floridis ripis, qua uncta
Pabula tam infinita.”
“Sed avia mihi defuncta,
Me enarrabat puella,
Exstincta me sine cura,
Foliola per tenella
Ramorum altorum reptura.”
“Avia tua haeretica!
Veriōra dicimus veris! -
Ranae orant freneticae, -
Et nisi credis - cogēris!”
“Quid sum egressa e tecto? -
Lacrimat cochlea, – Credo
Vitam aeternam, profecto,
Si vobis placet… cedo…”
Tum rana uterque silenter
Cogitatu defixa cessit,
Cochlea vero trementer
Silvae immergi capessit.
Duae mendīcae ranarum
Videntur sphinges torpēre:
“Tu credis, - una earum, -
Vitam aeternam vere?”
“Minime gentium.” – tulit
Caeca rana aegrōta.
“Quidnam tum dictum fuit,
Vt crederet mente tota?”
“Ideo… nescio vere, -
Traxit suspirium caeca, -
Nequeo, dicam sincēre,
Mente accipere aeca
Natos virentes fere
In limo obblaterare
Et deum nostros orare…”
At cochlea viam redit.
Callis eremus pacatus.
In populis flatus resedit
Silentio soporatus.
En formicarum manum
Cochlea habet obviam,
Cum tūmultu quae germanam
Pērtrahunt semivīvam
Vnam formicam earum,
Antemnis graviter fractis.
Cochlea clamat amarum:
“Stupete! Quibus in factis
Frater vester peccavit?
Qua re multabitur iste?
Rem iudicabo, - ait, -
Tu ipse ore insiste!”
Exauditis suadellis
Semianimis ait pacate:
”Scitote ... videre me stellas…”
“Quid hoc est rei?!” - Iratae,
Clamant formicae. Inscīta
Cochlea mente defixa
Necnon rogavit: “Stellas?” “Ita
Stellas... - reddit formica, - Nixus
Excelse in summitātem
Peraltīssimi populi,
Et meam obscuritātem
Mille illustres oculi
Perforaverunt statim.”
Tum cochlea eum rogavit:
“Quaenam sunt stellae illae?”
“Hae ignes, - formica ait, -
Quae fulgent sublimes tranquille…”
“Sed vidimus nihil tamen!” -
Formicae abnuunt iratae.
“Video non supra gramen, -
Cochlea dixit, - non latae
Et hebes mei pupillae.”
Simul exlamant formicae
Movendo cornicula flava:
“Necabimus te. Amice
Laborandum tibi ignavo
Nec caelum suspicere pravo!”
“Stellas videbam... stellas...” -
Formica respondit laesus.
Tum cochlea fudit loquellas:
“Linquite eum, nam caesus
Est moriturus misellus.
Et abite viam vestram.”
Apis pēnnula mica
Scindit flatum securum.
Moriens ducit formica
Aerem vesperum purum:
“Venisti ad me, - susūrrat, -
Stellis me apis praesenta...”
Formicae metu discurrunt
Eum iam mori videntes.
Cochlea gemitu tracto
Procul profecta commota,
Veluti eae peractum
Momento aeternum totum.
“Semita caret extremo,
Ad stellas equidem ducit, -
Triste cōngemit demum, -
Non adventuram me lucet
Ad eas, nam sum inconcīnna.
Obliviscar stellas igninas...”
Tegula templi conspersa
Radiis solis defessi.
Omnis vicinitas mersa
Tinnitu vespero presso.
Humilis cochlea vero,
Stupens in via, vexata
Quoddam angōre mero,
Ārbusta spectat pacāta.
|
|
| М. Ю. Лермонтов
|
M. Ju.
Lermontov |
Бородино
|
Vorotunum
|
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые?
Да, говорят, еще какие!
Не даром помнит вся Россия
Про день Бородина!»
— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют что ли командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут-как-тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат, мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
— И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны —
И отступили басурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!
|
|
“Dic senex, haud quidem frustra
Fuisse Mosquam igni ustam,
Et Francogallo datam?
Nam erant pugnae militares?
Et traditur tam singulares!
Et pugna Vorotuni talis
A Russis memorata!”
— Fuerunt viri magnae molis,
Non similes recentis prolis:
Fortissimi - non vos!
Sors eis erat non praelata,
Eorum multa pars necata,
Et nisi Domini optata,
Non data Mosqua fors!
Silentes nos recipebamus,
Pigebat. Pugnam optabamus,
Et veteris suscensis:
“Nuncīne imus ad hiberna?
Non scindi audent externa
Praefecti vestes has protērva
Machaeris Russis tensis?”
Inventus erat amplus locus -
Hic laxe erit lotus iocus!
Munimen construxemus.
Sunt nostrae aures arrectae!
Ballistae luce quum infectae
Et silvae cervices erectae -
En hospites videmus.
Missile trusi in ballistam -
Putavi curaturum istum
Convivam amicalem!
Ad pugnam ita – quid ductare!
Nos muro ferreo pulsare,
Nos capite calemus stare
Pro glebam genitalem!
Per biduum nos velitati -
Quid boni huius vanitatis?
Iam quisque cras capessit.
Frementibus ubique dictis:
“Iam opus est tormentis strictis!”
Nox, locis Martiis amictis
Caligine, accessit.
Me stravi somnio humane,
Et Francogallos usque mane
Gestire auditum.
Sed nostra castra erat muta:
Purgatur cassis dissoluta,
Sica acuitur. In tuto
Est somnium initum.
Vix caelum lumine ardescit
Tumultus subito crebrescit,
Agmina micant plera.
Praefectus noster fuit strictus:
Pater ad nos, regi obstrictus,
Sed miseret - chalybe ictus,
In uda iacet terra.
Flagrans ad nos is dixit verso:
“Nonne est Mosqua in averso?
Sub Mosqua mori gratum.
Ut fratres oppetamus mortem!”
— Et nos polliciti abortum,
A nobis ius iurandum forte
Tunc proelii servatum.
Et denique per levem fumum,
Ruerunt Galli tamquam flumen,
In castrum nostrum fere.
Hastati varie insignes,
Dimachae caudis equinis,
Micabant multi hic comminus,
Et omnes hic fuēre.
Videbis nunquam tantam pugnam!..
Volare signa tamquam umbrae,
In fumo lux armorum.
Sonare chālybs, glans vagire,
Defessa manus est ferire,
Mons glandibus obstabat ire
Corporum cruentorum.
Cognovit hostis tunc congressum
Russorum cōminus non fessum,
Elatum, confirmatum!
Ut corpora commotum solum,
Duxerunt equi viri chorum,
Confluxus sonus est armorum
In longum ululatum...
Nox venit. Quisque cupit mane
Novum commitere certamen,
Ad mortem depugnare...
En tympana concrepuerunt -
Barbari pedem retulerunt.
Tum nostri vulnera coeperunt
Et caesos numerare.
— Fuerunt viri magnae molis,
Evalida et fortis proles:
Fortissimi - non vos!
Non erat eis sors praelata,
Eorum multa pars necata,
Et nisi Domini optata,
Non data Mosqua fors! |
|
|
А. С. Пушкин |
A.
S. Pushkin |
Aнгел
|
Angelus
|
В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.
"Прости, он рек, тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в небе ненавидел,
Не всё я в мире презирал".
|
|
Ad limen paradisi laetus
Angelus clemens radiabat,
At daemon tristis, inquietus,
Super profunda volitabat.
Negandi mens, dubietatis,
Perpūram mentem provisebat,
Invītum ignem comitatis
Perplexe primo cognoscebat.
“Ignosce, - dixit, - te visebam,
Non frustra mi es radiatus:
Non omni caelo abhorrebam,
Non omnem mundum dedignatus”.
|
|
|
|
АНЧАР*
|
Ancāris *
|
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит - один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.
К нему и птица не летит
И тигр нейдет - лишь вихорь черный
На древо смерти набежит
И мчится прочь уже тлетворный.
И если туча оросит,
Блуждая, лист его дремучий,
С его ветвей уж ядовит
Стекает дождь в песок горючий.
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом,
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Принес он смертную смолу
Да ветвь с увядшими листами,
И пот по бледному челу
Струился хладными ручьями;
Принес - и ослабел и лег
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
А князь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы,
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы.
===================
* Древо яда.
|
|
In atro deserto angusto,
In tosto flagrantia solo,
Ancāris ut nūbilus custos.
Stat solus in mundo sub coelo.
Natura siccorum camporum
Hanc die progenuit ira,
Et frondem implevit ramorum
Et radicem mortuam viro.
Per cōrticem virus rorescit
Meridie aestu liquatum,
Et solis occasu concrescit
In vitream picem densatam.
Non āccurit tigris praefortis
Nec avis, et turbo furiosus
Si īnvolat ārborem mortis,
Tum procul iam abit damnosus.
Si folium eius umbrosum
Nubecula spargit errata,
Tum imbrem de ramis virosum
Arena iam sorbet siccata.
Sed hominem homo illīsit
Ancāri imperio diro,
Itineri se tum commisit
Et mane revertit cum viro.
Is ādtulit ramum languentem
Cum pice rorenti letali,
Et sudor per frontem pallentem
Perflūxit fluore nivali.
Adlato se stravit defectus
In umbra tugurii vincti.
Est mortuus verna subiectus
Ad domini pedes invicti.
Tum princeps hoc viro subinde
Sagittas infecerat minas,
Vicinis perniciem inde
Cum eis dimisit in fines.
===================
* Arbor veneni |
|
|
|
***
|
***
|
О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель... |
|
Quotnam mirorum inventorum
Parabunt animus doctrinae,
Et usus, filius errorum,
Et genius paradoxorum
Et casus, deus machinator...
|
|
|
|
Деревня
|
Rus
|
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой — я променял порочный двор Цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу
размышленья.
Я твой — люблю сей темный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда...
Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в Истинне блаженство находить,
Свободною душой Закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы
непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой Мольбе
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца — в величии неправом.
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединеньи величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде Невежества убийственный Позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное Судьбой,
Здесь Барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время
земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя
бичам,
Здесь Рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого Владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не
смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар,
И не дан мне судьбой Витийства грозный
дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И Рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством Свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная Заря? |
|
Salūto te, mi vaste angule et grate,
Hospitium quietis, oestri et laborum,
Qua fundit fluor vitae meae caecus late
In gremio fortunae et obliviorum.
Sum tuus. Regiam mutavi pravam ditem,
Conviviāque ampla, lusus et erratus
Camporum tācito, roborum sono miti,
Soluto otio - amico cogitatus.
Sum tuus. Hortum hunc obscurum ego
amo
Cum refrigerio et floribus illectis,
Instructum pratum hunc odōris fenisectis,
Qua amnes mūrmurant perspicui sub
ramo.
Vbique ante me versabiles picturae:
Planities hic lacuum duorum purae,
Qua velum albet piscatōris aliquando,
Post ordo collium et sēgetes virgatae,
Delonge domus sparsae fastigatae
In ripis udis greges alunt se errando,
Granaria fumosa, molae et alatae.
Vbique noto opus, copiam spectando...
Compedibus hic ego absolutus vanis,
In Veritate disco bēatificāri,
Et animo solūto Legem venerari,
Non dare me fremendis populis profanis,
Pudentem gratia Precatum respondere,
Nec scelionis sive stupidi livere
Fortunae unquam in culmine iniusto.
Oracula hic consulo vos saeculorum!
In secretario augusto
Illustrior est vox vestrorum.
Pigredo eam fugit soporata,
Progignit aestum studiis divinum,
Et vestra effectiva cogitata
Ematurescunt animi in sinu.
Sed mens mi animum hic cōntrahit
horrenda:
Inter laetarum sēgetum silvīsque satis
Mortalium amicus cōnspicit maerendo
Vbique Turpe esse Īnhumanitātis.
Nec videns lacrimas, nec gemitus
infensos,
Hominum labi lecta fati actione,
Hic atrox Ordo expers legis atque sensus,
Decerpsit sibi virga per oppressionem
Opus, peculium et tempus rusticani.
Hic Sērvitus per sulcos it imbellis
Aratro alieno, cōncedens flagellis
Immītis Posessōris atque inhumani.
Hic omnes usque letum ferunt iugum
grave,
Nec spem nec appetitus audent habere
In animo, hic tenerae puellae navae,
Ad cruda florent libita nocentis heri.
Amabile columen patrium canorum,
Adulescentes nati, socii laborum,
Ex casa genitali eunt duplicare
Servorum cātervas tritorum miserorum.
Vt corda posset mea vox exagitare!
Cur ardet aestus in praecordiis sterilis,
Et non mi data dos Facundiae virilis?
Amici videam si vulgum non pulsatum,
Ad nutum regis Servitudinem
combustam,
In terra patria edoctae Libertatis
Aurora rutilētne tandem pervenusta? |
|
|
|
Стихотворный диалог Пушкина
и святителя Филарета
|
Dialogus versificus Pushcini et sacerdotis Philareti
|
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум. |
|
Fortuitum donum vanum,
Vita quid tu mihi data?
Sive fato tu arcano
Quidnam capite damnata?
Quis imperio immiti
Me ex pulvere citavit
Animum implevit siti,
Mentem dubio turbavit?
Non est finis mi decorus.
Cor inane, deses mens,
Et perūrit me languore
Vitae aequus rumor ens.
|
|
Митрополит Филарет ответил
на эти стихи: |
Metropolita Philaretus
his versibus respondit: |
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум —
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум!
|
|
Neque casu neque vano,
Vita mi a Deo data,
Dei nec sine arcano
Voto capite damnata.
Ipse malum ex immiti
Atro chao excitavi,
Animum implevi siti,
Mentem dubio turbavi.
Veni Tu a me oblitus!
Illucesce per obscurum,
A Te erit expolitus
Clarus animus, cor purum! |
|
| Владимир Сулыгин
|
Vladimirus Sulygin
|
***
|
***
|
Душа, как бабочка с намокшими крылами,
Едва парит над бездной бытия
Но все ж парит, урывками, полями
В пространство бесконечное летя.
Все чаще в перелетах остановки.
Век мается, к земле ее клоня,
Но, все-таки, взлетает ввысь огневка –
Живая искра Божьего огня!
Куда влечет её неумолимо
Замысловато-путаный полет?
Летит она с сомненьями своими,
Провалов избегая и пустот.
- Какой же ты бескрылый, энтомолог,
Расчисливший ее недолгий срок!
Ты сам собой распластан меж иголок,
Чужой полет никак не взявши в толк.
Лети, моя красавица шальная, -
Зарница в сполохах и мыслей вертоград! -
Крылом тяжелым вечность задевая,
И знай, что нет, что нет пути назад.
|
|
Papilio ut anima intinctis alis,
Vix super vitae nititur abyssum.
Attamen nititur, per campis, aeternalis
Ab ea latitudo carptim scissa.
Aetatem patitur, ad terram inclinatur,
Plus transvolando fiunt mansiones.
In auras nihilominus sublimatur –
Scintilla ignis Dei viva, pronis!
Quo eam fert irrevocatus obstinate
Volatus suus perturbatus sollers?
Pervolat dubiis impleta, confirmate,
Vitans cassorum, labium et moles.
- Quam alis carens es tu entomologista,
Dieculam cōmputans eius levem!
Tu ipse inter acubus te distendisti,
Non exputans volatum alienum.
Tu mea pulchra, effrenata, alis ito, -
Es hortus mentium, fulgetrum, - dia
Aeternitatem ala gravi stringens, scito,
Vt fieri non possit retro via.
|
|
|
![]() |
|
