Однако Катилина не обратил на Клодию никакого внимания. Его глаза, налитые кровью, задумчиво на кого-то смотрели, а этот кто-то потихоньку спрятался Катону за спину.
Совершенно непроизвольно вся компания разделилась на две части: помпеянцев и цезарианцев, вернее, оптиматов и популяров. Увидев, как радостно Цезарь тащит Мария за руку и по-родственному тепло его обнимает, Сулла подошел поближе к кучке оптиматов. А Сципион, с прищуром глядя на то, как мило Цезарь болтает с братьями Гракхами, недолго думая, повернул в ту же стороны вслед за Суллой. Клеопатра, разумеется, так и увивалась вокруг Цезаря и вовсю строила ему намалеванные по-египетски (а это значит на макияж ушло два косметических карандаша и тюбик подводки) глаза.
Поэт Катулл меланхолично поволочился вслед за Клодмей.
Так-то все выстроились и довольно враждебно друг на друга уставились.
Вдруг на Сципиона снизошло божественное озарение.
- Друзья! - возвестил он громко. - Кажется, я понял, в чем тут дело. Мы с вами явно оказались в будущем времени. Давайте не будем разбегаться, иначе нас всех убьют, а оружия у нас нет.
Сначала ему никто не поверил, но благодаря милости Юпитера - он сверкнул молнией - переменили свое мнение, по крайней мере те, кто был суеверный.
- А что у нас вообще есть? - застенчиво подал голос Август.
Сулла неодобрительно покосился на ангелочка и его пушистый свитер.
- У кого-то есть мозги, а у кого-то нету, - не слишком приветливо ответил он.
- А деньги у кого есть? - подхватил Антоний, искоса поглядывая на Красса. Тот сразу вспылил:
- Нету у меня ни сестерция!! Че, жрать уже захотел, Геркулес?!
Начинающуюся ссору быстренько пресек Цезарь.
- Друзья, - укоряюще сказал он. - Давайте лучше подумаем, что нам делать.
- Найти кого-нибудь из местных жителей и попросить денег, - сказал Цицерон.
- Отлично, вот ты и будешь просить, - заржал Цезарь.
Во всяком случае, с тем, что надо поговорить с кем-нибудь из местных, согласились все. Поэтому, недолго думая, всей гурьбой повалили в сторону ближайшей улочки с покосившимися деревянными домами...

– Чаво? – переспросила бабка.
– Не может ли благородная матрона предоставить мне и моим спутникам некоторое количество потребной нам пищи?
– Сулла-таки гений, – восхитился Сципион, все еще безумно гордый своей догадкой насчет будущего времени.
– Сулла – сексуальный красавчик, – томно произнесла Клодия и правой рукой отбросила волосы со лба.
– Спроси, как ее зовут, – прошипел младший Гракх.
– Я еще буду у каждой плебейки имя спрашивать! Может, ты, Гай Гракх, так и делал в своей прошлой жизни, но я – никогда.
– В своей прошлой жизни, – хихикнул Марий.
– Если развивать тему прошлых жизней, то ты, Гай Марий, будешь абсолютным чемпионом.
– Зато я семь раз был консулом и делал, что хотел!
– Ты-то творил, что хотел, только в последнее консульство, а я был диктатором и ВСЕГДА делал, что хотел! И к тому же, ты лысеешь.
Последний аргумент окончательно выбил из равновесия старину Гая. Последнее слово, как всегда, осталось за его не в меру одаренным легатом.
Бабка была на грани инфаркта.
– Чавой-то ты, милок, говоришь, я не пойму.
– На Марфу похожа, – осенило Мария. – Точно, вылитая Марфа! Зубы гнилые, рожа страшная, ноги короткие – Марфа.
– Похожа! – оскорбилась бабка. – Марфа и есть.
– Какая Марфа, тебе совсем поплохело после поездки на восток! Да и Африка на пользу не пошла. Я ведь с самого начала говорил: надо было послать меня.
– О Луций Корнелий! Тебя и так давно послали. Все, кому не лень, – произнес печальный голос сзади.
Сулла обернулся и не поверил своим глазам.
– Не может быть… Это ты?..
– Да, диктатор, – тихо и нежно произнес невесть откуда взявшийся молодой человек с длинными черными кудрями.
– Вы тут разберитесь с пайком, а мне нужно о многом поговорить… с моим драгоценным мальчиком, с моим Метробием…
– Значит, так, – все-таки закваска старого вояки не подвела старину Гая и на этот раз. – Требуются мясо, овощи и вино. Желательно в неограниченном количестве.
– Из мяса только две полудохлые курицы, касатик, – проворковала Марфа. – Из овощей – свекла и нечищеный горох. Нету у меня еды, красавчик. Лучше я тебе расскажу, как солдат кашу из топора варил.
– Из топора? – восхитился Марий. – Такого мы еще не ели. Сейчас рецептик запишу…
– Еда есть в столовке номер пять.
– Столовка? Это вроде таверны?
Бабка усиленно закивала.
– Когорта, стройся! Шагом марш в таверну!

А между тем спускался самый настоящий кукуевский вечер – непроглядно-темный, чарующе-страшный, наполненный лаем собак и возмущенным кудахтаньем полудохлых куриц.

– Креветок, ананасов? – спросил бармен.
– У вас нет тертой морковки? – спросил Катон, пытаясь выглядеть максимально вежливым.
Бармен с сожалением покачал головой.
– Чего нет, того нет. – И прибавил, повернувшись к официантке: – Психов развелось…
– Значит, прав был Вася. Нет здесь еды, – стоически воспринял жестокую правду Катон.
– Хочешь конфетку? – обольстительно улыбнулась Клодия, протягивая Катону распечатанную коробку «Птичьего молока» сомнительной свежести.
– Я не ем сладкого, – отрубил сей достойный внук своего прадеда и для пущей убедительности развернул свое тело на сто восемьдесят градусов.

После Кукуевки шестидесятитысячный Гурьевск показался квиритам мегаполисом.
Римляне вылезли из автобуса, потянулись и только теперь поняли, как же всем хочется спать. В автобусе, конечно, ехать было весело - пели национальные римские песни, друг над другом прикалывались, но бессонная ночь давала о себе знать.
Автовокзал Гурьевска был, конечно, не шикарный, но по крайней мере был похож на автовокзал. Повсюду сновали люди с сумками, галдеж, давка, все куда-то спешат, тут же пирожками торгуют, тут же гнут маты, тут же дерутся, тут же воруют...
- Словно вновь на старом добром форуме, - прослезился Цицерон, когда какая-то тетка бесцеремонно пихнула его задом, отчего Цицерон весь вжался в грязную бетонную стенку закусочной, около которой припарковался автобус. - Только ростр не хватает...
Все уже давно привыкли, что Цицерон болтает слишком много и перестали обращать на это внимание.
Мощным течением толпы квиритов вынесло за пределы автовокзала, и они оказались на неширокой тенистой улочке, по обочинам которой лепились серенькие пятиэтажки.
- Ничего себе! - разинул рот Брут, глядя на дома. - Цивилизация, однако!.. Инсулы даже построили, вот-те на!
(Простодушные квириты были уверены, что инсулы строят только в Риме, да Греции).
- И машины ездиют, - с опаской прибавил Марий, косясь на почти никакущий траффик Гурьевска - Две-три машины на все четыре полосы.
Цезарь с хрустом жевал чипсы и оглядывался по сторонам, подмигивая лицам женского пола.
- Давайте хоть побьем кого-нибудь, что ли... - зевнул Клодий.
- Поспать бы! - Помпей тоже не удержался от зевка.
- А где тут спать? - озаботился Кассий.
Катон бросил на него суровый взгляд.
- Надо тут с кем-нибудь заключить союз гостеприимства, - сказал он, правда, с сомнением, так как и сам понимал, что вряд ли найдется такой радушный хозяин, что примет в свой дом такую ораву иностранцев. Что они иностранцы, было видно - точнее, слышно - все говорили с легким латинским акцентом, смягчая "л".
- Холодно, между прочим! - поежилась Клеопатра.
(Квириты еще не знали, что по-настоящему холодно станет через каких-нибудь два месяца).
Стояла середина октября, и народ уже перебирался из ветровок в куртки. А большинство римлян было одето в одежду с короткими рукавами.
Октавиашка, правда, превосходно чувствовал себя в пушистом свитере. После всех приключений накануне он уже был далеко не беленький, но теплых свойств это не умаляло. Вообще - квириты вдруг сами на себя обратили внимание - выглядели они ужасно. Кукуевская грязь налипла на штаны почти до колен, в обезьяннике тоже было не слишком чисто, к тому же, все воняли пивом (так как на дискотеке оно лилось рекой в процессе изготовления розочек) и куревом. Граждане Гурьевска косо глядели на квиритов и спешили быстрее пройти мимо них.
- В таком виде никто нас не возьмет, - мрачно сказал Антоний, стряхивая со своей элегантной рубашечки кусочки засохшей краски, прилипшие от батареи в обезьяннике.
Квиритам ничего не оставалось, как завалиться в ближайший сквер. Там, оккупировав все лавочки (никто не рискнул ничего сказать против, да и народу в сквере было мало, старушки да детвора), они спали до вечера, поручив стражу Сулле, который, в общем-то, неплохо выспался еще в обезьяннике.
Вечером, уничтожив остатки еды, квириты решили устроить совещание.
- Мелко плаваете! - Децим Брут торжественно поднял указательный палец вверх. - Не совещание, а заседание Сената!
Квириты сначала одобрительно зашумели, а потом Катон возмутился:
- Тогда вон Метробия! Нечего ему делать на нашем совещании! И тебе, Октавий, тоже! По состоянию здоровья не подходишь! И тебе, Клодий, ты вообще в плебеи перешел! А женщинам тут тем более не место! А кое-кого я бы вообще из Сената исключил за постыдное поведение, недостойное римского патриция! А еще кое-кого...
Видя, что Катон разошелся, все развернулись и пошли совещаться на другую лавочку. Катон вспыхнул, но припустил за ними.
- Я не договорил! - голосом мрачнее Гекаты возвестил он. - Поскольку сейчас чрезвычайная ситуация, в Сенате будут все.
Он помолчал и твердо прибавил:
- Кроме женщин.
- А они за компанию посидят, - подмигнул Цезарь, усаживая Клодию себе на руки. Та хихикнула.
Квиритам было уже не до того, чтобы выяснять, кто откроет заседание Сената, поэтому они сразу перешли к сути дела.
- Я думаю так, - сказал Сулла. - Надо добыть немного денег на сносное существование, хотя бы на еду, потом добраться до Красноярска. А там и до дому, надеюсь, что недалеко...
- Правильно, - Катилина рывком поднялся, как будто все уже было решено. - Как говорил мой друг Лентул (Цицерон презрительно скривился), "вечером ножик точу, с утра денежки считаю".
- Да подожди ты! - Помпей и Красс усадили Катилину обратно на лавку.
- Давайте без насилия только, - высказал свое мнение Цицерон, правда, без особой надежды, что к нему прислушаются. - Иначе нас опять поймают и, может быть, казнят!
- А что ты предлагаешь? - с вызовом воззрился на него Долабелла, и Цицерон сразу вскипел - он просто терпеть не мог этого нахала. Как, впрочем, и многих других из той же компании.
- Может быть, - Сулла по-хозяйски хлопнул Метробия по спине, - вот он принесет нам какой-то доход?
Секунду все молчали.
- Нет! - вдруг дошло до Метробия. Он аж побледнел. - Корнелий, лапочка, как же ты отдашь своего зайчика на поругание, еще и за деньги?
Он громко разрыдался и упал Сулле в ноги.
- А может быть, малышка Кло будет не против? - усмехнулся Помпей.
Клодия скорчила гримаску.
- Ты думаешь, за это много дадут? Не знаю я, что ли? Какие-то жалкие медяки!..
Квириты, в общем-то, не ожидавшие такого ответа, слегка оторопели.
- Я буду читать стихи! - воскликнул Катулл. - Любимая! О Лесбия!
- Вряд ли кто-то заплатит, чтобы ты их не читал, - Гай Гракх щелкнул поэта по носу. - Скорее по шее дадут. Да, Тиберий?
- Да, Гай, - машинально ответил Тиберий, который тоже думал о деньгах. - Мне на ум кроме ограбления не приходит ничего.
- Мне тоже, - охотно откликнулся Катилина.
- И мне! - прогундосил Клодий.
- Можно прочесть на площади лекцию о добродетели... - начал Катон, но его быстро пресекли.
- Тупизм, а не идеи у вас! - разозлился Красс.
-..хотя я бы не стал брать за это деньги, - все-таки закончил мысль Катон с принципиальным упрямством.
- Ладно, - вздохнул Цезарь. - Беру инициативу на себя.
Все сразу заинтересовались и стали просить его рассказать.
- Попробую подцепить какую-нибудь крошку, - не без развязности заявил Гай Юлий. - И выпрошу у нее денег. Займу, вернее.
- Я тоже попробую такой вариант, - Клодия встала и скромно одернула юбочку. - А вы пока нас тут ждите. Лучше не шататься такой толпой, никто не клюнет.
Это было самое разумное, что можно было придумать (во всяком случае, больше никто ничего не сообразил), и, когда Цезарь с Клодией ушли в разные стороны, квириты стали ждать. Опять начинало накатывать чувство голода.
 

А в это время в темном уголке парка Брут, ухмыляясь, пережевывал пирожок с изюмом и торопливо всовывал в руку Цицерона такой же с мясом.

Клодия между тем безуспешно кадрила мужиков. Выбрав не лучший вариант, она побрела вдоль проезжей части, вызывая игривые фантазии у водителей. Дождь застиг ее неподалеку от экспериментального театра, где в ту пору ставили «Кориолана». Постановка была экспериментальной, и афиша, на которой плебеененавистник во фраке с бабочкой молотил палкой по согбенному плебею в майке и рваных джинсах, не смущала жителей Гурьевска, которые с Шекспиром в целом и Кориоланом в частности состояли в сложных отношениях. Клодия же в некотором замешательстве уставилась на сие изображение; знание русского, вложенное юмористом Юпитером, позволяло ей прочесть надпись «Кориолан» и сделать собственные выводы на этот счет, но фотография оказала на неподготовленную Клодию предсказуемый эффект: она (Клодия, а не фотография) продолжала стоять у входа в театр, разинув рот.
– И сколько мы берем в час? – поинтересовался прохожий – симпатичный мужчинка в навороченной куртке с меховым воротником.
Клодия выбрала редко используемый, но действенный способ разговора: развернулась и со всей силы залепила нахалу пощечину. Похоже, сработало.
– Вот как… – протянул мужчина. – Тогда давай знакомиться…
В общем и целом, Клодии удалось к вечеру раздобыть некоторое количество требуемых золотых кружочков, кои так любил незабвенный Остап Бендер. Она вернулась в лагерь, радостная и довольная, и запасливый Красс отложил ее заработок (абсолютно чистый, так сказать – на жалости выехала) в «надежное место», как он выразился. Ждали Цезаря, чтобы отправиться в магазинчик или ресторанчик.
Доблестный Юлий меж тем старательно окучивал официантку Лену, обихаживая ее и так и сяк, но дело стопорилось: Лена ни в какую не хотела давать деньги взаймы первому встречному. Цезарь разливался вовсю, Лена смеялась, охотно целовалась, но усердно жаловалась на нищенскую зарплату, неудачную личную жизнь, подлеца бывшего мужа и больную троюродную тетю.

До Экспериментального театра, благодаря быстрому перемещению, организованному умелым командованием ветерана, добрались за полчаса. Красс в не поддающемся объяснению приступе расточительности купил по одному билету на каждого. Даже Долабелле – отдельный.
– Эта пьеса про нашего Кориолана? – поинтересовался Сулла.
– Эта пьеса про вашего Кориолана, – с непередаваемым сарказмом отреагировал Гай Гракх. – Он плебеев не любил прямо в точности как ты.
– «Прямо» и «в точности» – это тавтология. Я и патрициев не люблю, – хладнокровно заметил Сулла.
Гракхи покраснели.
– Выключите, пожалуйста, мобильные телефоны, – нелюбезно проговорил женский голос на весь зал, и свет погас. Поднялся занавес.
Такого квириты определенно еще не видели. «Призрак оперы», набитые неизвестно чем белки, столовая номер пять – все меркло перед шедевром режиссера У.Ъ. Барсука-Задунайского…

Тут свет потух и квириты в глубоком молчании стали ждать продолжения сюжета.
Минуты через три зажглись красные прожекторы, и в их мерцающем свете квириты увидели Корнилова в римских доспехах, на брюхе по-пластунски крадущегося под высокие белые бумажные стены с зубцами, которые, по всей видимости, должны были символизировать город.
- Идет оборона Диктаторграда! - жарко зашептал Корнилов, повернув лицо, наполовину закрытое массивным шлемом с крылышками летучей мыши, к зрителям. - Мы, отряд "Ночных мышей" (Мусес ноктюрни), должны помочь осаждаемым.
Следом за ним с громким скрежетом выползли "товарищи" в такой же форме. За бумажными стенами слышалась какая-то возня, звон оружия, крики и предсмертные стоны.
Корнилов рывком поднялся в полный рост, так, что крылышки на его шлеме гордо затрепетали.
- Вперед, друзья! - закричал он, хватая со сцены сваленный в груду штакетник. - За Родину! За Рим!!!
- А-ля-ля, Эниалий вашу мать!!! - заорали товарищи и, проткнув штакетником стены, повалили их.
- Вот это мне уже нравится, - захлопал в ладоши Цезарь.
Повергнутые стены обнажили горстку разбросанных тел, одетых в римское вооружение (трупы! - в отчаянии подумал впечатлительный Цицерон) и пятерых чрезвычайно странного вида людей. Они были в черных сапогах до колен, галифе (римляне, конечно, не звали что такое галифе), необычного вида шлемах, похожих на котелки, а в руках держали обитые гвоздями дубинки. У каждого на спине было написано большими желтыми буквами: "ВОЛЬСК".
- Вольски! - радостно озвучил свою догадку Клодий.
Вольски были вооружены куда как лучше, но у квиритов были еще и щиты с красными звездами. Наступая друг другу на кеды, они с воплями бросились на вольсков и те, поверженные штакетником, показали тыл.
Корнилов, как главный герой, красиво подал правую руку назад и, с силой метнув штакетник, сразил самого толстого и неуклюжего вольска.
- Слава Риму!!! - заголосили все, и заиграла торжественная музыка.
- Союз нерушимый градов Италийских навеки сплотил славный Рим боевой! - нестройно пропел отряд "Ночных мышей" (Мусес ноктюрни) и маршем удалился за кулисы.
Пока играла музыка, следы битвы были убраны со сцены, куда теперь втащили деревянные скамейки и две страшных облезлых табуретки белого цвета. Табуретки поставили по центру.
При виде всего этого у квиритов на глаза навернулись слезы. Их очи, полные тоски и вожделения, впились в эти необычные курульные кресла.
С двух сторон на сцену четким шагом прошествовали товарищ диктатор и еще какой-то человек интеллигентной наружности, в изящненьких очочках.
Затем гурьбой повалила массовка, занявшая лавочки. Цезарь по проходу между рядами ломанулся туда же, возмущенно вопя, но Красс схватил его за загривок и усадил на место.
- Вот сейчас кому-то прилетит скамейкой, - злобно предположил Тиберий Гракх.
- Пусть только попробуют, - прошипел Гай.
Тут вошел Корнилов - вид у него уже был далеко как не такой прилошенный, он шел гордо и величественно, одетый в тогу. На ногах у него были черные лакированные ботинки.
- За заслуги перед Отечеством Корнилов Петр Марципанович был принят в ЦК КПРР, - громко сообщил голос за кулисами.
Прошествовав мимо курульных кресел, Корнилов с достоинством плюхнулся на скамью.
- Итак! - диктатор обвел всех суровым взором. - Мною утвержден новый приказ. Он должен быть зачитан на нашем съезде. Лаврентий, огласи.
Товарищ интеллегентной наружности (Октавию он почему-то понравился с первого взгляда) вкрадчивым голосом начал читать:
- "Ни шагу назад. Ни шагу назад, воины! Кто повернет тыл, должен быть убит своими. Точка."
- Правильно!!! - заорали квириты (не все, конечно), а Цезарь даже захлопал.
Потом в зале воцарилась гробовая тишина: Петр Корнилов вдруг поднялся с места.
- Жестоко, товарищ диктатор! - негромко, но решительно заявил он. - И опасно. Если на поле боя такое будет дозволено, плебей не премянет случаем заколоть мечом какого-нибудь патриция...
Тут ход спектакля был нарушен. Разъяренные братья Гракхи, перескакивая прямо через ряды, через каких-нибудь несколько секунд появились на сцене.
Мудрый постановщик Барсук-Задунайский решил не мешать такому экспромту.
- Я, народный трибун, протестую! - взревел Тиберий.
- И я, народный трибун, протестую! - глаза Гая были налиты кровью.
- Вон его!!! - в голос заорали Гракхи. - Патрицианская собака! Вон его!!! Лишить огня и воды!!!
Не растерявшийся диктатор поставил вопрос на голосование, и под давлением безумно пылавшего взора Гая Гракха решение было принято единогласно.
Братья тут же утихомирились.
- Ладно, мы пойдем, - примирительно сказал Тиберий, пожимая руку диктатору. - Играйте дальше, ребята. У вас отлично получается.
Гай закивал, и братья спустились обратно в зал, гордые своей эффектной победой.
- Как мы им наподдали! - не удержался Гай. Оптиматы встретили братьев тяжелыми неприязненными взглядами.
- Зырите, зырите, а всегда молчите! - подразнил их Гай и с видом триумфатора плюхнулся в кресло рядом с Помпеем.
На сцене тем временем разворачивался трагизм.
- О, неблагодарный город! - Корнилов, разрывая на себе тогу, простирал руки к небесам. - Богов призываю я в свидетели! К тебе взываю, Юпитер! Тебя воздвиг здесь Ромул при тех же знамениях, что и весь этот город - не допусти же этих предателей до новых злодейств! Накажи врагов моих, недругов Отчизны, людей, связанных союзом коварства, нечестивой общностью, - живых и мертвых, - накажи их, Юпитер, вечными муками!
- Да это же плагиат! - перекрыл стенания Корнилова возмущенный, хорошо поставленный ораторский голос Цицерона. Квириты зашикали на него, и Цицерон обиженно умолк.
Гракхи, тыча пальцем в рыдающего Корнилова, громко смеялись - в их смехе явственно слышалось злобное торжество.
- Петя, не сдавайся! - набравшись смелости, хором крикнули оптиматы. - Лучшие люди тебе сочувствуют!
- Но, несмотря на сочувствие лучших людей, - удачно ввернул Барсук-Задунайский из-за кулис, - Петр Марципанович Корнилов был осужден и удалился в изгнание.
На этих словах тяжелый занавес рухнул, и в зале включился свет.
Квириты не поняли.
- Че-то конца как будто не было... - недовольно сказал Клодий.
- Антракт! - равнодушным тоном объявила та же тетка, которая просила убрать сотовые телефоны.
- После перерыва будет продолжение, - догадался умничка Октавий. - А пока можно сходить и купить пирожных.
- Вина! - безапелляционным тоном потребовал Цезарь.
Красс поскрипел зубами.
- Ладно, каждому разрешаю потратить 20 рублей.
- Мне, пожалуйста, вон то, со сгущенкой, - сияя от радости, попросил Октавий, когда квириты подрулили к стойке со снедью. - За 15 рублей. "Сладкий Август" называется.
- Пива, - в голос потребовали Катилина с Клодием.
- И нам пива, - заявили Клодия и Клеопатра.
- До чего докатились! - презрительно сказал Помпей. - Пиво!.. Мне апельсиновый сок.
- А мне яблочный, - подхватил Цицерон.
- А мне морковный, - Катон обожал тыквенно-морковную смесь.
- А мне вон ту башенку из сливок, - жеманно закатил глазки Метробий.
- Воды! - трагически воскликнул Катулл.
- А что такое морковь ким-чи? - озадаченно спросил Брут. - Дайте я попробую.
Морковь по-корейски оказалась очень даже очень, так что Брут мигом умял всю плошку. Остальные нахватались пирожных, пирожков и пива. Только Долабелла взял чупа-чупс - на киндер-сюрприз не хватило.
Октавий тем временем, намазав на палец сгущенки, любовно тыкал в мордочку набитому опилками любимцу. Квириты смотрели на это с нескрываемым ужасом и потихоньку отошли подальше.
- Ешь, крошка, - с нездоровой нежностью пропел Октавий и сунул мышь обратно под свитер.
- Ну как вам спектакль? - спросил Цицерон у своих товарищей, опасливо косясь на Октавия. Тот уже с наслаждением жевал пирожное, не обращая внимания на зубную боль - зубки у Октавия, как всем известно, были мелкие и подгнившие.
- Сомнительный сюжет, - как всегда, сказал Катон. - Я бы даже сказал, это полный бред.
- Мне тоже не очень, - поделился Брут, не отличавшийся чувством юмора.
- А по мне так ничего, только плагиат, это возмутительно, - покачал головой Цицерон.
- Да ну тебя, - отмахнулся Кассий. - Как обычно...
Цезарь с пивом, Клодией, Клеопатрой, Антонием, Долабеллой и Крассом заперлись в туалете.
- О Лесбия! - бесился Катулл, кидаясь на дверь. - О Лесбия, открой! Я тоже хочу!
- Да пошел ты, - незлобно откликнулась Клодия.
Сципион задумчиво жевал сухую булку с сахаром и размышлял, почему плебейский сброд всегда берет верх. Тут к нему подошел Цицерон, который, в общем-то, уже давно хотел подойти, только все стеснялся (не удивляйтесь, иногда на Марка Туллия находили приступы застенчивости - как это ни странно, подумал Юпитер).
- О Публий Корнелий! - в глазах Цицерона светилось явное благоговение.
- Чего тебе? - не очень любезно откликнулся Сципион, давясь булкой.
Цицерон растерялся и расстроился.
- Ну... вообще-то меня всегда восхищали твои деяния и сама твоя жизнь, - признался он. - А сколько мне про тебя рассказывал почтеннейший Квинт Муций...
- А, этот ботанический пацан, - встрял Тиберий Гракх. - Видел я его. Ботаник-фетишист!
Цицерон оскорбился и, увернувшись от Гая, который хотел щелкнуть его по носу, позвал Катона.
- Что случилось? - хмуро спросил Катон. Впрочем, ему было понятно, что опять назревает какой-то конфликт.
Сципион доел булку и бесцеремонно отпихнул Гая в сторону. Лицо Гая уже начало наливаться краской, как вдруг, на счастье, зазвонил звонок и квириты решили отложить разборки до конца представления.

Прежде чем поднялся занавес, заиграла мрачная органная музыка (Катон восхищенно прикрыл глаза - в жизни не слышал такой красотищи, подумал он) и прямо перед занавесом появился Корнилов. Он был одет в черные галифе, сапоги и всем своим видом выражал оскорбленное достоинство.
- Вот так я им и отомстил, всех кинул я, всем западлил, пускай падет их гнусный Рим, мы вместе их теперь сгноим! - с ненавистью выкрикнул он и скрылся. Тут же поднялся занавес и взору квиритов предстал огромный стенд с картой Италии. Возле стенда с указкой в руке стоял тщедушного вида актер в золотой диадеме и привычной для вольсках одежде (сапоги, галифе). Только галифе у него были чуть пошире, чем у остальных, а на лице - темные очки. И еще - черный галстук и белоснежная рубашка, отличавшие его от остальных.
Медленно откинув руку с указкой вправо и ткнув туда, где на карте был обозначен Рим, он торжественно заявил:
- А вот здесь я вырою озеро!
- Это же Аттий Тулл, - догадался Кассий. - Слушай, Цицерон, а манеры ведь совсем как у тебя! Посмотри, как рукой машет! А тощий какой! Ты, наверное, точно от него происходишь.
Цицерон что-то буркнул. Кассий не стал переспрашивать, потому что Тулл на сцене опустил руку и обратился к Корнилову ровным, совершенно бесстрастным голосом.
- Добро пожаловать, герр Кориолан. Теперь мы уничтожим этот вонючий Рим вместе.
Он сделал паузу и продолжил с явным отвращением:
- Как же я ненавижу этот город! Грязный, смердящий городок, в котором... ммм... нет ничего прекрасного! Тупые, вонючие римляне! Они думают, что им удастся избегнуть нашего господства. Но они ошибаются.
Мрачно обведя глазами присутствующих, он продолжал:
- Рим - это зараза, гм... на теле Италии. Вирус, пожирающий нас. Разрушающий нашу идеальную, гм.... систему. Вы согласны, герр Кориолан? - не дожидаясь ответа, он опять ткнул указкой в Рим. - Здесь будет озеро, а на нем - гидроэлектростанция.
И веско добавил:
- Машинам хватит с избытком.
Квириты не очень поняли, в чем тут смысл, и загруженно молчали.
- Нашествие машин не за горами, - возвестил Тулл. - Мы нападем на город. Мы уничтожим всех. Мы заставим их включиться в систему, которую они отвергли.
- Ладно, хватит разговоров, - прервал странные монологи царя Кориолан. - Когда выступаем?
Царь Тулл бросил на него холодный взгляд (эмоциональностью он, как все поняли, не отличался).
- Сейчас.
Оказалось, что армии вольсков уже готовы к битве - на сцену строевым шагом выступила колонна, угрожающе покачивая дубинками. По предложению Кориолана, им также были выданы римские щиты.
- А где же... машины? - робко выкрикнул из зала Октавий.
Царь повернул на него бесстрастное лицо.
- Машины будут в следующей части, - отчеканил он и вскинул руку с двумя поднятыми пальцами вверх.
- Хайль вольски!
Армия вольсков повторила тот же жест и громко воскликнула:
- Зик хайль!
- Что это значит? - повернулся к Цицерону Брут. Тот пожал плечами.
- Наверное, что-то на национальном вольском наречии.
Между тем колонна, маршируя, разъединилась на три фаланги и заняла боевую позицию в правой части сцены. Квириты уже предвкушали известное зрелище.
На какое-то время свет погас, а когда зажегся вновь, то уже полным ходом шло жестокое снесение бумажных стен, натыканных тут и сям, что, по-видимому, должно было означать штурм италийских городов. За стенами находились преимущественно статисты в лаптях и косынках. Они оборонялись граблями и красиво умирали.
- Да это же крестьяне! - чуть не задохнулся от негодования Гай Гракх. Он уже готов был опять рвануться на сцену. Тиберий попытался удержать брата, но с Гаем это было не так-то просто. Громко выплевывая римские ругательства, он помчался между рядов и прямо с голыми руками кинулся на ближайшего вольска.
- Римляне защищались храбро, - не растерялся Барсук-Задунайский, который вдруг почувствовал себя в роли комментатора. - Вот он делает удар... еще удар... еще...
- Го-о-о-о-ол! - радостно завопили квириты, когда Гай уложил какого-то вольска. Но настоящей поддержки крестьяне, которые по сюжету должны были умирать, не оказывали, поэтому вскоре Гай сам рухнул на сцену, получив дубинкой в челюсть.
- Так пал доблестный трибун Сегестий, добившийся изгнания Кориолана, - трагически возвестил постановщик.
Квиритам в зале хватило ума понять, что Гая просто вырубили, так что они остались на своих местах.
Оставшиеся в живых крестьяне, заламывая руки и взывая к богам, убрали трупы павших, после чего на колесиках выкатили большую гипсовую стену с зубчиками. Из-за стены выглядывали многочисленные глаза, явственно слышен был шепот.
- Сенаторы, - догадался Децим Брут. - А это типа римская стена.
Вольски, разбив две палатки (больше на сцене поместиться не могло), развалились чуть ли не под стенами Рима. Кориолан с Туллом выступили вперед и стали грозить сенаторам оружием.
- Нет, настолько близко они не подходили, - пробурчал дотошный Катон.
- Пять миль отсюда не отмеришь, - серьезно ответил ему Брут.
- Ну да, - согласился дядя с племянником.
Вдруг в гипсовой стене отворилась калитка и оттуда показался Лаврентий, размахивающий белым флагом.
Римляне оторопели.
- И это - сенатское посольство? - в гневе заорал Катон на весь театр. - Вы что, издеваетесь?
Лаврентий, поколебавшись, свистнул, и в калитку юркнуло еще несколько членов ЦК КПРР.
Катон немного успокоился и умолк.
- Смилуйся, Петр Марципаныч! - взмолился Лаврентий. - Мы осознаем свою ошибку. Подумай, Петр Марципаныч, как изменчива и непостоянна жизнь, как непрочно и преходяще счастье, как искусно притворяются люди друзьями до поры до времени...
- Опять!.. - Цицерон аж подскочил. - Ну, вы обнаглели!
-...так говорил Марк Туллий Цицерон, и он был прав, - прибавил со сцены Лаврентий.
Цицерон растаял и сел на место.
- Ой, а меня оказывается знают! - в блаженстве охватившего его тщеславия сказал он Катону. Тот смерил его уничижающим взглядом.
- Не действуют на меня твои речи, Лаврентий (это потому что ты не умеешь их произносить, обиженно подумал Цицерон), - заявил Кориолан. - Убирайтесь вон! И передайте вашему диктатору, что он тоталитарный маньяк, и пусть засунет свою трубку себе... (Юпитер удрученно заткнул уши).
Клодий и Катилина громко заржали и захлопали.
Послы, повесив нос, удалились за стены Рима.
- Настанет день и погибнет священная Троя! - вдруг хором затянули вольски (эта музыкальная интермедия показалась постановщику очень уместной). - С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама!
Из-за городской стены показалась фига.
Кориолан погрозил кулаком.
- Нечего нас пугать, мы вам сами покажем кузькину мать! - огрызнулись мелодичным пассажем сенаторы.
- И это - римляне, величайшие в мире? - насмехались вольски. - Да мы вас, паршивцев, замочим в сортире!
- Прочь из нашей земли, козлы!!! - уже не заботясь о рифме и мелодии, заорали римляне, и на какое-то время воцарилась тишина.
А потом вдруг полилась нежная музыка (квириты не знали, что это известная песня Сэм Браун "Стоп") и из приоткрывшейся калитки вдруг показалась обольстительная женская ножка. Вольски разинули рты, из которых потекли слюни.
- Ye, baby, ye-e-e-e... - протянул Цезарь, уже предвкушавший что-то интересное (где он подцепил эту фразочку, Цезарь не помнил).
Катон, как обычно бывало в таких случаях, залился краской и в сердцах скрестил руки на груди.
Медленно, покачивая бедрами, из калитки выплыла томная матрона в красном пеплосе с очень (а по мнению Катона - этого слова было бы недостаточно, повтори его хоть сто раз) откровенным разрезом сбоку. Правда, у матроны была короткая стрижка и высокие кожаные берцы, но на это никто не обращал внимания. Все глаза были прикованы к разрезу на бедре.
Только царь Тулл сохранял типично постное выражение лица.
- Жена! - изумленно воскликнул Кориолан. - Ты же всегда ходила в рваном сером свитере...
Актриса поманила его рукой и изогнула ножку. Вольски сглотнули.
Помпей нехорошо покосился на Цезаря, который вдруг как-то странно заерзал руками.
Тут калитка отворилась вновь и, бесцеремонно оттолкнув красотку, вышла другая матрона, пожилая, в длинном коричневом платье и косынке на голове, из-под которой выбивались седые космы (если бы квириты видели плакат "РОДИНА МАТЬ ЗОВЕТ", то сочли бы ее очень похожей на даму с плаката). Ее лицо было суровым (тут уже симпатию почувствовал Катон). Вытянув вперед (увы, не ножку! - Цезарь вздохнул, но не прервал своих загадочных телодвижений) палец, она грозно воскликнула:
- До каких пор ты, Петя, будешь злоупотреблять нашим терпением?!
Цицерон что-то простонал и схватился за голову.
- Сколько может продолжаться опасная игра с человеком, потерявшим рассудок? Настанет ли предел разнузданной твоей заносчивости?!
Кориолан стыдливо потупил глаза.
- Готовься, Петя, - лаконично рявкнула матрона, снимая с правой ноги тапочек.
- Вернись, Петя! - в свою очередь взвыла красотка с разрезом.
- Петя, тебе страна зовет! - заголосили из-за стены сенаторы.
- Петя, вернись, я все прощу, - веско добавил товарищ диктатор.
На лице Кориолана (или Корнилова?) читалась внутренняя борьба. Но когда почтенная матрона занесла тапок...
- Нет, мама! - крикнул он и, разразившись бурными рыданиями, бросился ей в ноги.
Октавий вытер слезу.
Тут заиграла трагическая музыка. На первый план выступил царь Тулл.
- Вот так-так, герр Кориолан! Предательство! Измена! Что можно ожидать от того, кто предал свое Отечество? Ты будешь казнен, герр Кориолан.
Корнилов повернул к царю заплаканное лицо.
- Меня зовут Петя, - твердо отчеканил он и вдруг сиганул в оркестровую яму. Матроны убежали за городскую стену, а вольски по команде царя бросились вслед за несчастным Корниловым. Из ямы стали раздаваться крики, а потом (Барсук-Задунайский отличался остроумием) из оркестровой ямы в зрителей полетели куски кровяной колбасы и брызги томатного сока.
Цицерон закатил глаза и упал в обморок. Остальные, тоже принявшие все за чистую монету, с интересом наблюдали за траекторией полета ошметков.
Сулла хладнокровно увернулся от большого куска и сказал Помпею, сидевшему по соседству.
- Эх, что ж так слабенько? Можно было и на сцене...
Тут он увидел, что Метробий тоже лежит без чувств, и принялся его тормошить.
Тем временем из ямы повылезали окровавленные вольски.
- Голову покажите, голову! - недоверчиво заорал Красс.
- А еще отрежьте ему руку! - крикнул Антоний.
- Зачем? - откликнулся из-за кулис постановщик.
- Так интереснее! - охотно пояснил Антоний.
- Надо было задушить его собственными кишками! - взревел Катилина, который тоже хотел внести какое-нибудь конструктивное предложение.
Вольски удалились со сцены, и вновь выбежали центурионы с гитарами, так что квириты, заинтересовавшись, пока примолкли со своими предложениями.
- На-на-на, на-на-на, все равно врагам хана! - заголосили они невпопад и, ударив по струнам, запели прощальную песню (музыку нагло сплагиатили у группы "Сектор газа" с их известной песни "Казачьей"):
- Над столицею туман, то горит Кориолан, а квириты вновь оружие куют. Будет день и будет час, все равно порвем вы вас, вольсков римляне в рабство продадут! Бедный Петя, нас прости,
не хотели подвести, просто получилось так, и нет нашей вины. Но тебя мы уважаем, в путь последний провожаем, и тебя в веках прославить римляне должны!
- Единственные достойные слова во всей трагедии, - заметил Катон.
- Да ну, - надулся Цицерон, которого уже привели в чувство.
Занавес упал, и квириты зааплодировали.
Катилина, Клодий, Сулла и Марий наперегонки рванули к яме и, к своему разочарованию, не нашли там ничего, напоминающего человеческий труп.
Когда квириты уже вышли из зала, к ним подошел высокий лысый человек с бородой.
- Я Барсук-Задунайский, постановщик и сценарист, - представился он, обращаясь главным образом к Тиберию и Гаю. - Ваша игра меня потрясла. Не хотите ли повторить завтра? Я возьму вас в свой спектакль.
- А сколько платят? - спросил Тиберий.
- За спектакль каждому по штуке, - сказал постановщик.
Силою Юпитера квириты поняли, что штука - это тысяча рублей.
- Ладно, - просияли братья, не склонные к патрицианскому консерватизму. - Только это... нам жить негде...
- Мы странствующие артисты, - нашелся Долабелла.
- Правда? - обрадовался режиссер. - А я как раз хотел новый спектакль ставить, е-мое, вы идеально подходите... - он с изумлением разглядывал лица квиритов. - Глазам своим не верю.
- А что за спектакль? - поинтересовался Катон, который, впрочем, никакого участия в этом принимать не собирался.
- "Мартовские иды"! - ответил Барсук-Задунайский. - Но начать, в общем-то, можно года эдак с...
- 63-го, - беспардонно встрял Цицерон.
- Ага, счаз. - Катилина чуть не двинул ему по тонкой шее, но Цицерон вовремя отступил в сторону.
- Ладно, посмотрим, - махнул рукой Барсук-Задунайский.
- Нам жить негде, - с нажимом повторил Тиберий Гракх.
- Ну так оставайтесь прямо в театре! Я договорюсь. Ладно, ребята, завтра с утра увидимся и обсудим новые проекты, - Барсук-Задунайский попрощался со всеми и ушел.
- А че, неплохое место жительства, - заметил Цезарь. - Просторная такая вилла.
Помпей скептически усмехнулся.
- Давайте пойдем пожрем что ли, - предложил Красс (кто ж еще?).
 

Ночь, против ожиданий Мария, прошла относительно спокойно. Только театральная крыса, унюхав сгущенку, подкралась к безмятежно спящему Октавиану и осторожно вытащила из-под свитера зубами нечто, источавшее аромат вышеназванного продукта. Но, увидев мертвого собрата, крыса запаниковала, едва не потеряла сознание – она не ожидала, что человек с таким милым наивным лицом мог умертвить мышку – и сбежала. Октавиан только перевернулся на другой бок.
– Старый пень в своем репертуаре, – негодовал Сулла. Метробий прикидывался, что слушает, а на самом деле крепко спал. – Старая сволочь… Ров ему рыть не надо, видите ли! А отчего бы и не прорыть? Дал Сулле в руки лопату – и давай рой, Сулла. Зараза, чтоб ему всю оставшуюся жизнь чесаться, паразиту. Ты спишь, что ли?
– Угум-фью-ю, – возразил Метробий.

Завтрак прошел в нервозном молчании. Нервозничали Гракхи. Тиберий даже начал звездные капризы.
– Я не хочу жевать вареную колбасу! – жаловался он каждому проходящему мимо. – Хочу копченой!
– Рот не закроешь – будешь на одном хлебе без масла сидеть, – обрезал его Сулла. – Поза-позавчерашнем.
– Если мне предложат играть диктатора, я откажусь, – гордо заявил Гай. – Среди Гракхов не было и не будет диктаторов.
– Это же просто театр, – зевнул, потягиваясь, Метробий, – играй что хочешь, лишь бы деньги платили.
– Умничка моя! – восхитился Сулла. – Кого ты только не играл…
– Кого ты только не играл! – передразнил его Цезарь. – И пятого нищего в третьем ряду, и проститутку, и даже один раз роль клиента, который ждал патрона и говорил реплику: "Вот он идет".
– Ничего подобного! Моя слава едва ли не затмевает незначительные успехи Квинта Росция! – обиделся Метробий.
– Разговорчики! – шикнул Марий. – Главный идет.
И действительно, в репетиционный зал энергичным шагом входил Барсук-Задунайский.
– Как мои новые звезды? – сладко спросил он Гракхов.
– Еда мерзкая, – гнул свое Тиберий.
– Это мы уладим. Главное – начать репетиции. На сегодня назначена пробная читка, так что готовимся.
– Кого я буду играть? – спросил Гай.
– Поглядим после читки.
– А я?
Барсук-Задунайский окинул пронзительным взором тощую фигуру Цицерона.
– Может, эдила? Нет, комплекция не та. Эдил бы вам подошел, товарищ, – кивнул он Крассу. – А с вами я даже в затруднении. Есть, правда, один персонаж, требующий исключительно голосовых данных и – бог с ней, с фигурой-то, все равно дух, сиречь приведение... Да-да… В общем, вы у нас будете Дух Суллы.
– Что?! – Сулле не понравилась идея отделить его собственный дух от тела.
– Яркий такой персонажик… С индивидуальностью, – повествовал Барсук. Ему было плевать на реакцию каких-то статистов.

– Куда нам надо идти? – спросил Октавиан.
– Никуда идти не надо, мы же и так в репетиционном зале, – проворчал Цицерон. – Вот когда ты готовился выступать на Форуме… хотя какой из тебя оратор, мальчик…

Зал мгновенно заполнялся самым разношерстным народом: как сельди в бочку, набивались статисты; сновали подозрительные личности в потертых джинсах и кепках (они передвигали разные столы, стулья и проч.); в дверь заглянула красивая брюнетка, увидев которую, Барсук-Задунайский подпрыгнул и устремился навстречу ей с услужливым бормотанием: «Клеопатра, душенька! Несомненно… До сих пор?... Как ты это выносишь, милочка… Эй, кто-нибудь!..»
Постепенно все угомонились.
– Значит, так, – воодушевленно начал Барсук-Задунайский. – В самое начало, еще при закрытом занавесе, я думаю пустить Кипелова «Я свободен».
– Зачем? – тревожно спросил помреж.
– Что значит зачем? Это соответствует моему видению пьесы.
– А кого, согласно твоему видению, характеризует эта песня?
– Брута и Кассия, – с готовностью ответил Барсук.
Помреж поджал губы:
– Я бы предпочел Шестую симфонию Чайковского.
– Спроси публику: кого волнует, что бы ты предпочел? Вообще, хватит трепаться, начинаем распределение ролей и читку.
Воцарилась относительная тишина.
– Начнем с главного, – тоном Дельфийского Оракула провозгласил Барсук-Задунайский. – О чем повествует данная пьеса? Во-первых, о социальном неравенстве. А социальное неравенство – ключ ко всему, что происходит в государстве.
Гракхи синхронно закивали головами.
– Поскольку действие нашей пьесы разворачивается в таком великом и могущественном государстве, как Римская империя…
– Республика, – подсказал помреж.
– Постольку социальное неравенство является ключом к тому, что, собственно, и происходит в Имп… республике.
Красивая брюнетка активно красила ресницы.
– Во-вторых, товарищи, главным героем пьесы является диктатор и – не побоюсь этого слова – тиран своей родины, человек, обуреваемый темными страстями…
– Не обращайте внимания, – прошептала брюнетка заскучавшему Цицерону. – Он про Кориолана точно то же говорил, и толку никакого.
– Как звали того стервеца-то, а? – спросил заинтригованный Цезарь.
– Цезарь, невозмутимо ответил Барсук.
– Так я и знал! – всплеснул руками Цезарь. – Дядя Катул дорвался-таки!
Барсук не обратил особого внимания на эту реплику.
– Устин, закругляйся, – выразительно зашептал помреж. – Хронометраж…
– Помимо Цезаря, в пьесе действуют: Катон, его идейный антагонист, триумвиры Красс и Помпей (черт знает, кто такие триумвиры, подумал он по ходу дела ), Клеопатра, Марк Туллий Цицерон, Брут, Кассий и еще тьма народу. С эпизодами определимся потом, сейчас главное – поудачнее выбрать исполнителей главных ролей. Поскольку пьеса открывается монологом Катона, желающие играть эту роль сейчас встают в очередь и читают данный монолог, а мы слушаем… да-с, слушаем, – зачем-то прибавил он, переходя на дореволюционную манеру речи.
Все с готовностью зашелестели экземплярами опуса ведущего гурьевского драматурга Я.Ю. Либерзона.
– Республика! Погибла ты, и на руинах… – неубедительно пропищал Октавиан.
Барсук в ужасе замахал руками.
– Ни за что! – закричал он. – Ни за что! Где вы видели такого Катона? Проба номер два!
– Республика! Погибла ты, и на руинах
Стервятники готовят свой кровавый пир,
Меж них один…
– Вот-вот, – одобрил режиссер. – Ваша роль, товарищ.
И отпустил довольного Катилину на место.
На роль Цезаря он выбрал Метробия, невзирая на протесты квиритов; маленький нахал завоевал расположение режиссера с первой же сыгранной сцены – любовного диалога с Клеопатрой.
– Царица Нила! Пред тобою раб вернейший
И половины мира господин.
Смотри: перед тобою Юлий Цезарь…
– Ах, Цезарь! Мой желанный, милый, дивный друг, – томно отвечала брюнетка.
– Ах, Цезарь! Знай, что я вчера гадала…
– Никогда в жизни я не гадала! – завопила из угла настоящая Клеопатра. – Что я вам, цыганка, что ли?
– Без нервов, дамочка, – отреагировал хладнокровный Барсук. – Отлично, просто замечательно! – радовался он. – Статичная сцена, конечно, но мы ее оживим. (Юпитер и не думал сомневаться на это счет.)
Через полчаса исполнители ведущих ролей были подобраны. Долабелле страшно нравилось изображать Красса; Гаю Гракху поручили играть Помпея, что несказанно удивило обоих; бесхозными оставались только роли Цицерона и Духа Суллы. Цицероном никто не хотел быть из соображений разного рода, а с Суллой не хотели связываться.
Однако Барсук-Задунайский не унывал: обратившись к Крассу, он огорошил последнего новостью:
– Товарищ, я нашел вам роль. Вы будете играть Птолемея. Роль эпизодическая, но яркая. М-да, – вкусно повторил он, – яркая.
– Помилуй, Устин, – снова вмешался помреж. – Какой из него Птолемей? Птолемей был маленьким, щупленьким и раскрашенным.
– Раскрасим, – заверил его режиссер.
– Вообще-то я у нас деньгами распоряжаюсь, – заикнулся Красс.
– Вот и будете теперь распоряжаться гонорарами вашей труппы, – успокаивал его Барсук. – Значительно возросшими гонорарами, скажу я вам. По местам! – неожиданно рявкнул он.
– Мы еще не нашли Цицерона и Дух Суллы, – кротко напомнил помреж.
– Пока обойдемся без них! Начали!

Тем временем отошедший в сторонку Марк Туллий занимался двумя делами разного характера: ковырялся пальцем в дырке на стене и сочинял очередное письмо Аттику, полное благородного возмущения всем, что происходило вокруг. Забывшись, он случайно начал декламировать свои экспромты вслух, и на словах: «Я решил написать кое-что для тебя с тем, чтобы ты мог в очередной раз оценить мои способности, сопоставить их с теперешним положением в нашем многострадальном государстве и убедиться в насущной необходимости моего избрания на посты претора, консула, цензора и, возможно, децемвира» был пойман помрежем.
– Нашел! Я его нашел!!! – надрывался помреж, выволакивая обмякшего, так и не закончившего свою плавную, изящную и на редкость ясную мысль Цицерона на середину зала. – Смотрите все: вылитый Цицерон! Тощий, щуплый и жутко умный.
– Так это, кажись, и есть Цицерон, – внес свою лепту Марий.

Премьера, состоявшаяся через три недели, прогремела на весь Гурьевск и даже окрестности; жители соседних деревень и небольших городков ломились на «Мартовские иды».
Их, неискушенных, не смущало музыкальное оформление спектакля – Кипелов в прологе, «Лунная соната» в обработке Барсука-Задунайского, звучавшая в любовных сценах, и немного Рамштайна в финале; их не смущало декоративное оформление пьесы – легионеры в кедах (плюс Задунайский ввел эффектное новшество – аккуратные платяные щетки на шлемах центурионов), яркие консервные банки с намалеванными «SPQR» на стенах Курии (идея творчески одаренного Октавиана), изредка мелькавшие на заднике кадры советской хроники…
Они желали видеть блистательного Метробия в роли грозного Цезаря, красотку Аэлиту Штанько в роли Клеопатры и слушать интеллигентный бархатный голос Тиберия Гракха – теперь полупрозрачного Духа…
 

– Красивое у вас имя, гражданин, – добродушно заметил сонный работник аэропорта, рассеянно (в шесть часов утра-то!) пролистывая паспорт Метробия.
– У вас, кстати, тоже, – сделал он комплимент Сулле, подошедшему минут через десять.
Идея старины Мария сработала! Квириты во главе со смущенным Метробием заняли салон и, усевшись, по своему обыкновению, принялись болтать.
– Я очень хочу ребенка от Цезаря, – шептала Клеопатра Клодии. – И от Катилины можно…
– Валерий меня все время достает: роди да роди ему, а мне неохота…
– Построить такие летающие штуки в Риме и сделать проезд бесплатным для всех! – с жаром вещал Гай Гракх.
– Не выйдет, – разочаровывал его Тиберий, – во-первых, для создания самолетов тебе потребуется труд рабов; ты принципиально против рабства, а потому будешь нанимать свободных. Но им придется платить за работу, так что плату надо будет брать – умеренную, конечно, и предоставить серьезные льготы ветеранам…
– И провинциалам тоже, – встрял Помпей.
– Лицам, занимающим руководящие посты, и просто гениям, – сказал Цицерон.
– А все-таки мне понравилось играть здесь, – мечтательно произнес Метробий. – Особенно Цезаря… Публика милая: перепутаешь текст – и никто не швырнет в тебя тухлыми яйцами с последнего ряда. Правда, меня несколько смутило предложение подписать контракт на роль какой-то принцессы Леи. А вдруг ей бы пришлось крутить роман с Люком? – и он с отвращением посмотрел на Октавиана.
– Не пришлось бы, – отрезал всезнающий Сулла. – Они брат и сестра.
– Интересно, кто такой Люк Скайуокер? – задал риторический вопрос Октавиан.
– Не знаю, но по ходу дела тебе повезло, что ты так и не узнал, кто это, – среагировал Клодий. Ему было искренне жаль расставаться с полюбившимся мохнатым одеянием Чубакки – курткой и шапкой; ноги ему, в виде исключения, разрешили демонстрировать собственные, без грима, так сказать.

Вот за такими беззаботными разговорами время летело незаметно; на этот раз все, кроме Марка Туллия, чувствовали себя хорошо, и к концу перелета многие жалели, что он оказался таким коротким.
 

А Юпитер от скуки (чем ему было еще заняться, и не зря же он все-таки устроил это реалити-шоу), в компании других богов, хрустя чипсами (амброзия уже ему приелась), не без любопытства стал подглядывать в форточки.

Агриппа, засмолив еще одну сигаретку, уединился с Августом на кухне.
- Ну что, Гай, рассказывай. Коньяк будешь?
- Не, не буду, - отказался Октавиашка, вертя головой по сторонам. Даже на кухне все стены были в этой жуткой белой лепнине, тут и там проглядывали жирненькие ангелы в гроздьях винограда. Октавий содрогнулся: излишества барокко действовали ему на психику.
Агриппа тем временем выставил на круглый стол, украшенный белой кружевной скатертью, две малюсенькие кружечки с золотым ободком.
- Тогда чаю! - решительно заявил Агриппа.
Октавий, не имевший представления, что такое чай, все-таки согласился. Горячий напиток и маленькие песочные корзиночки со сгущенкой, от которых он пришел в восторг, еще больше подняли ему настроение. Даже стало жарко.
- Ой! - вдруг сказал Октавий, когда, в процессе снимания свитера, из-под него вывалилось что-то мохнатое и липкое.
- Что это? - шарахнулся Агриппа.
Октавий бережно положил любимца на стол.
- Это моя крошечка, - пропел он и, увидев, как настороженно на него смотрит Випсаний, вдруг злобно расхохотался. - Вот-вот, друг мой, затем я ее и спер, чтоб до меня не доколупывались!
Агриппа, оценивший всю гениальность затеи. понимающе кивнул.
- Воды! - на пороге кухни появился Катулл.
- Рабы тут есть? - послышался из соседней комнаты возмущенный голос Помпея. - Я желаю помыться!
Агриппа никак не отреагировал, так что Катулл уплелся рыдать на большой бархатный диван, а Помпей, сильно уязвленный тем, что его игнорируют, забежал в кухню.
- Рабы есть, спрашиваю? - не очень приветливо повторил он.
- Не знаю, мы без них обходились, - ответил Агриппа таким тоном, в котором явственно слышалось: "А не пошел бы ты, Гней...."
Помпей гордо вскинул голову и удалился в ванную.
- Что делать будем? - тихо спросил Октавий, пододвинувшись поближе к другу, так, что теперь они сидели голова к голове. - Вопрос первый. Где здесь власть?
- Не знаю, - ответил Агриппа, который, в общем-то, пока не задумывался о подобных вещах.
- Ну вот, - расстроился Октавий, - я-то думал, что ты ответишь хотя бы на первый, чтобы задать второй...
- Как ее захватить? - догадался Агриппа.
Октавий просиял.
- Да, захватить, только чтобы все остальные к тому моменту... ну, не все... по крайней мере, некоторые... - Октавий что-то мысленно прикидывал, так что даже Агриппе сделалось не по себе. - Скажем, Цицерон может еще пригодиться, дядька тоже... а вот Катона - чем быстрее, тем лучше.
Тут он сделал многозначительную паузу. Агриппа подавился дымом.
- Куда коней гонишь, блин! - шикнул он. - Ты че, Гай?
- Ладно, пусть живет пока, - присмирел Октавий.
Помпей тем временем в гордом одиночестве, преодолевая кипевшую в груди обиду (почему это он, Гней Помпей Великий, должен САМ выполнять РАБСКУЮ, ЧЕРНУЮ РАБОТУ по отвинчиванию серебристых краников и наполнению ванны горячей водой?!), мрачно смотрел, как течет вода в большую белую ванну в форме ракушки. Впрочем, кому-кому. а Гнею Помпею она не показалась большой.
- Ни розового масла, ни миндального молочка! - в отчаянии воскликнул Помпей и чуть не заплакал. - Не лучше ли умереть?!
Какое-то крохотное облегчение он нашел оттого, что нашел мыло, пахнущее фиалками. Но все равно жизнь казалось каким-то рабским прозябанием в жалкой тесной инсуле.
Помпей вздохнул и кинулся в ванную, так что вода расплескалась во все стороны.
"Антония, что ли, позвать?" - мелькнула игривая мыслишка. Впрочем, от этой мысли он сразу отказался. Ванна и так мелкая, четыре на четыре метра, Антоний тут просто не поместится. "А Красс тем более", - подумал Помпей и захихикал.

Юпитер хмыкнул и заглянул в другую форточку.
- Отличный диван, - восхищался Цицерон. - Только эти оранжевые ножки немного все портят.
Катон в изнеможении прикрыл глаза.
- Я спать пошел, - заявил он и ушел в другую комнату.
- А я тебе сейчас чудеса буду показывать, - с гордостью заявил Аттик, ведя Цицерона к какой-то странной штуковине квадратной формы. Штуковина эта стояла на серебристом полупрозрачном столике и вся была окружена какими-то канатиками (проводами, милостливо подсказал Цицерону Юпитер), а под столикам стояла еще одна штука... короче, Цицерон ничего не понял и косился на все это с опаской.
- Ты чего, Марк, не боись! - Аттик чувствовал себя таким продвинутым. - Это ОИНДООС.
"Кошмар", - про себя подумал Юпитер. Действительно, никто еще не пытался прочесть слово WINDOWS на греческий манер, приняв W за Омегу.
Цицерон сделал вид, что это само собой разумеется, и, стараясь выглядеть смело, сел на стул. Тит встал у него за спиной.
Когда винда загрузилась, на рабочем столе появилась до боли знакомая всему человечеству (но только не нашим квиритам) картинка - зеленая лужайка и голубые небеса.
- Сложно как-то тут все... - пробормотал Цицерон.
- Сложно ему, я сначала хотел вообще Линукс поставить без оболочки! - возмущенно рявкнул Юпитер с Олимпа.
Цицерон от волнения ничего не расслышал.
- И что это? - спросил он у Аттика, тыкаясь лбом в экран. - Что делать-то теперь?
- А, - вспомнил Аттик и протянул ему какую-то красненькую коробочку. - Это тебе, кажись. По моему, какой-то ужас, но может быть тебе подойдет.
В коробочке лежал странного вида предмет с прозрачными кругляшками. Цицерон посмотрел через них и удивленно ахнул.
- Ну ничего себе! Вот это да!
- Неужели лучше видно? - усомнился Аттик. - Я, когда смотрел, у меня голова закружилась. Ладно, жми на красное кольцо.
Цицерон не понял, так что пришлось Аттику самому брать мышь и кликать на значок "Оперы". Больше ничего, кроме Интернета, сам Аттик в компьютере не нашел.
- Что это такое? - спросил Цицерон.
Аттик понизил голос до шепота.
- Думаю, что божественный оракул. Видишь, сбоку можно буквы в строчку вписать? Можно задать вопрос. А он ответит.
Цицерон, разволновавшись, тут же захотел что-нибудь спросить.
- Жми на буковки, - посоветовал Аттик.
Цицерон подумал и написал: КАК МНЕ ПРОСЛАВИТЬСЯ?
"КАК Я ПРОСЛАВИЛСЯ В АМЕРИКАНСКОЙ СЛАВИСТИКЕ. Про русский мат Юрий Дружников. По приезде в Америку мне пришлось около года читать курс лекций о писательском..." - вылезло на первой ссылке в Гугле. У Цицерона лицо вытянулось.
- Русский мат? - в отчаянии переспросил он. Оракул молчал.
Аттик тоже молчал, исполненный благоговения.
Цицерон стал читать дальше. На других ссылках вообще было черти что.
"МАГАЗИН ИГРУШЕК, ХОББИ, МОДЕЛИ, САМЫЙ БОЛЬШОЙ И ДЕШЕВЫЙ. Сделай меня непохожим на других зверей, чтобы я прославился и весь свет заговорил обо мне к пяти часам дня. Нконг выскочил из маленького соляного озера..."
- Нет, простому человеческому разуму этого не понять, - скис Цицерон. - Я же не Пифия.
- Может, че попроще спросить? - посомневался Аттик. - Я вот про богов узнавал, так оракул порекомендовал мне Эрнста Мулдашева. Все просто и понятно. С тобой, видно, сложнее.
Цицерон, расстроившись, почему боги не хотят дать ему точное предсказания, решил написать в строке поиска свое имя.
На экране вылезло:
"Цицерон родился в семье, принадлежавшей к сословию всадников..."
- Жуть, всё знают! - у ужасе прошептал Марк Туллий и стал мотать дальше.
"Страстный приверженец свободы и республики, Цицерон защищал свои идеалы в обличительных..."
- Речах? - предположил Марк Туллий. Несмотря на весь свой интеллект, ему не хватило ума нажать на ссылку и прочитать все полностью.
"Пик политической карьеры Цицерон – 63 до н.э., это был год его консульства и разоблачения заговора Катилины, за которое он был с триумфом провозглашен..."
- Консульства?! - подорвался Цицерон.
- Ты что орешь на всю квартиру? - рявкнул из-за стенки Катон, пытавшийся (как видим, тщетно) уснуть.
- Кем провозглашен??? - Цицерона охватил страшный ажиотаж. - Тит, боги пророчат мне консульство!!!
Аттик, мудро рассудив, что если Марк Туллий слишком будет увлекаться интернетом, то просто не сможет говорить ни о чем другом, кроме предсказания богов относительно собственной славы, выключил компьютер. Впрочем. Цицерон и так уже был на седьмом небе от счастья.
- Брут! Ты где? - и побежал искать Брута.
Брут внимательно читал инструкцию на какой-то белой коробке с открывающейся дверкой.
- "Кошек, собак и прочих животных в микроволновую печь помещать нельзя", - бубнил он себе под нос. - Цицерон, ты чего?...
Цицерон от радости сгреб Брута в объятия.
- А какой сейчас год? - тараторил он. - А сколько еще?.. А эти предсказания точно сбываются?..
Все закатили глаза. В конце концов Кассий не выдержал и, несмотря на яростное сопротивление Цицерона и вопли о том, что он чинит насилие над будущим консулом, запер будущего консула в туалете.
Всем сразу стало легче.
- Больше не включай ему эту штуку, - грустно посоветовал Брут Аттику. - А то Марк совсем заболеет.
Аттик согласился, и все, кроме запертого в туалете "Отца отечества", стали есть красную икру.

- Н-да... - с явным недовольством протянул Цезарь, оглядывая свое ПМЖ. - Нет слов. Просто нет слов.
- Да ладно, - пожал плечами неприхотливый Тиберий.
- Что ладно?! - возмущенно поддержал Цезаря Гай. - Я рассчитывал найти здесь своих любимых серебряных дельфинчиков! А что я вижу? Сплошная бумага! Что к чему!
- Может быть, мы с кем-нибудь поменяемся? - выразительно подняв брови, спросила Клеопатра.
Цезарь оглянулся на Катилину.
- Пошли, - коротко бросил он и, выйдя на площадку, стал пинать ногой в дверь соседям.
оттуда слышались чьи-то вопли, и никто не открывал.
Катилина с Цезарем поскрипели зубами и решили вернуться чуточку попозже.
- Мы что, должны спать прямо на полу? - радостно спросил Марий. - Класс! Прямо как в военном лагере!
Увлекшись, он побежал на кухню и стал выбрасывать в окно странного вида столовые приборы.
- На каждого должен остаться один котелок и один вертел, - с маниакальным упрямством твердил семикратный консул, пока Катилина с Цезарем не оттащили его от окна.
- Совсем чиханулся, что ли?! - в свою очередь, орала Клеопатра, от волнения переходя на египетский язык.
В конце концов с Марием справились, и тот, сопя, обиженно уселся в углу на большой и (по мнению Клеопатры) ужасно неудобной циновке.
Цезарь с тоски стал тыкать пальцем в бумажные квадратики на перегородках. Получались дырки.
Гай Гракх вдруг увидел на стоящую на низеньком столике бронзовую статуэтку жирного мужика с дебильной (как ему показалось) улыбочкой на откормленной физиономии. Вокруг статуэтки лежали ароматические палочки.
- Вылитый патриций, - с ненавистью прошипел Гай, схватил палочку и стал жевать.
Тиберий, услышав такие слова, тоже мрачно покосился на Будду (а это был именно он) и предложил торжественно выбросить его из окна вслед за столовыми приборами.
- А я что-то интересное нашел, - возвестил Катилина, заглядывая в холодильник. Там стоял маленький кувшинчик и записка: "Употреблять в горячем виде".
Цезарь, заинтересовавшись, подбежал к холодильнику.
- Ну что ж, давайте варить, - бодренько сказал он.
После этих слов Марий, недолго думая, могучей десницей повалил одну из перегородок и стал ломать ее в щепы.
- А вот и дровишки, - просто сообщил он.
Клеопатра презрительно хмыкнула и покрутила пальцем у виска.
- Декор паршивый, и тот ломают! - бросила она.
- Да ладно, - отмахнулся Цезарь. - Пошлите на улицу, что ли.
- Спички! - подмигнул Гай, которому Юпитер внушил знание об этом предмете (хотя про электроплиту, которая стояла на кухне, решил пока не говорить).
Квириты дружно спустились вниз и, после того, как пересекли бетонную площадку перед домом, вышли в небольшой округлый дворик, окруженный лавочками и деревьями.
- Дров можно было напилить и здесь, - назидательно сказал Тиберий и хотел щелкнуть Мария по носу, но тот угрожающе поднял кипу щепок.
Щепки были свалены прямо по центру двора, и вскоре костерок заполыхал.
- Я подержу над огнем, нагреется, - вызвался Цезарь и смело протянул вперед руку с кувшином. Держал он его аккуратно, так что почти не обжегся, и скоро в кувшине забулькало.
- Я первый, вдруг это яд, - нагло сказал Цезарь и, запрокинув голову, осушил добрую половину сосуда.
- Бли-и-и-и-и-и-и-и....! - восхищенно протянул он. - Ребята-а-а-а.... Эх! Эх! - последние междометия Гайки уже были развеселыми воплями. - Мой облик прекрасен, мой голос так громок, я герой гомеровых басен, я прямой Афродиты потомок! - орал Цезарь нараспев.
Не прошло и десяти минут, как кувшинчик с сакэ стал кувшинчиком из-под сакэ - в нем не осталось ни капли.
Клеопатра пронзительно вопила египетские национальные песни, Марий упал на лавочку и громко захрапел, братья Гракхи носились по всему двору и искали сенаторов, чтобы показать им кузькину мать. В конце концов они даже своим пьяным умом сообразили, что можно устроить дебош у соседей. Растолкав Мария, они все вместе пошли ломиться к Сципиону.
Сулла, припав ухом к двери и услыхав с площадки невнятные угрозы, решил не открывать.
- Уже напились! - надменно воскликнул Сципион, глядя в глазок. - Вон из нашей патрицианской обители! Вон из нашей колыбели отеческого благонравия!
- На штурм! - возопил Гай и бросился головой в дверь.
Сципион невольно шарахнулся.
К счастью, дверь была металлическая, и все попытки Гая оказались тщетны.
- Мальчики, а ведь мы костерок не потушили, - умильно вздыхая, вспомнила Клеопатра.
Цезарь махнул рукой.
- Да пусть!
Тем временем во дворике появилась милиция (числом три человека), поднятая на ноги бдительными старушками из соседнего дома, который охватывал дворик буквой Г. Костер они потушили и, воспользовавшись наводкой все тех же старушек, бесстрашно двинулись в подъезд.
Увидев, как Гракхи штурмуют дверь, милиционеры вынули резиновые дубинки.
Цезарь благоразумно отошел в сторонку и сделал вид, что он ни при чем. Видно, в пьяном состоянии он был еще не так уж ненаходчив. Пока менты дубасили дубинками остальных, Цезарь почувствовал какую-то легкую дурноту, перерастающую в головную боль, и мерзкое самопроизвольное подергивание конечностей. "Ну вот, начинается", - подумал Цезарь и мигом протрезвел.
В следующее мгновение он вдруг резко дернулся всем телом и, свалившись на пол, забился в конвульсиях. Менты тут же прекратили использование служебного оружия и с любопытством стали смотреть.
Сципион, видя такое (в глазок), пересилил пренебрежение и, выбежав из-за двери, принялся оказывать Гайке первую помощь, а именно сунул ему в рот один из носков, которые снял Сулла, прежде чем уединиться с Метробием на просторах дубовой кровати. Глаза Цезаря от этого закатились еще больше, и он упал без чувств. Приступ мгновенно прошел.
Братья Гракхи, которые тоже от неожиданности протрезвели, буравили Сципиона глазами. В конце концов Гай разрыдался и со словами "Ты спас моего друга, я все прощаю!" хотел броситься Сципиону на шею, но тот скользнул обратно в квартиру.
Менты, видя, что состоялось примирение сторон, забили и ушли.
- С тебя новые носки, - как бы между прочим сказал Сципиону Сулла, не без злорадства глядя на лежащего без чувств Гайку в глазок.
Сципион снисходительно вздохнул и пошел на кухню, чтобы продолжить обсуждение с Децимом Брутом того, как нерациональны эти жуткие металлические латы, стоявшие в прихожей. Метробий тем временем, подальше от театра боевых действий, который, как он слышал, еще не так давно разыгрывался на площадке, забился под одеяло.
- Да, вот это не повезло, так не повезло, - пробормотал Аттик, тоже прильнувший к глазку и наблюдавший злоключения Цезаря. Из другой квартиры потихоньку подглядывал Октавий.
- А чьи носки-то? - громогласно выкрикнул Марий в неопределенном направлении, плохо ворочая языком.
- Мои, - огрызнулся из-за двери Сулла.
Марий пфыркнул.
- Лучше сдохнуть, - туманно ответил он и упал на пол рядом с Цезарем.
- Неправда, я их вчера стирал, - попытался оправдаться Сулла и, обидевшись, пошел к Метробию.
Клеопатра дала Цезарю пару пощечин, и тот замычал. Вечноживущая Исида, избранница Пта, Царица Нила, Египта и Эфиопии только брезгливо покачала головой.
- Нет уж, сам доставай это! - и, гордо развернувшись, пошла в квартиру.
Цезарь кое-как извлек из глотки (из глотки, а не изо рта, так как носок был большой) черный комок ткани и тут же стал опорожнять желудок. Потом Гракхи едва ли не на руках отнесли его домой.
- Нечего пить, - монотонно высказался Брут, обращаясь главным образом к Аттику. Тот закивал.
- Так ему и надо, - послышался приглушенный голос из соседней комнаты, из-под подушки.
- Да, дядя, спи, - рассеянно откликнулся Брут.
- Выпустите меня, заклинаю Юпитером Спасителем! - взмолился тем временем Цицерон из туалета. - Тут темно, мало места и нечего читать!
Аттик сжалился и открыл ему дверь. Цицерон хотел сказать что-то еще (как обычно), как вдруг сверху послышался грохот и какие-то крики.
Цицерон с Аттиком закрыли голову руками и побежали будить Катона.
- Что-то случилось! - взволнованно голосил Марк Туллий. - Там кого-то убивают!
Катон что-то злобно буркнул и заворочался, не высовывая из-под подушки головы.
- Ладно, не будем вмешиваться, - упавшим голосом сказал Цицерон. Аттик, который никогда ни во что не вмешивался, не мог не согласиться.
Потолок ходил ходуном.
- Да, да, да, да, да-а-а-а-а-а-а!!! - расслышали все вдруг исступленные вопли Клодии (Юпитер приводит их не полностью, дабы не вогнать читателей в краску и вообще соблюсти цензуру).
- Красота и богатство латинского языка... - задумчиво прокомментировал Брут.
Аттик пожал плечами. Ему, как обычно, все было до лампочки.
- Клодию насилуют?.. - предположил, правда, без особой уверенности, Цицерон.
Все, конечно, рассмеялись, и Марк Туллий, разозлившись, обидевшись и преисполнившись отчаяния, демонстративно пошел спать.
- Гнездо разврата, - прошипел из-под подушки Катон.
Звуки разврата продолжались всю ночь, но хотя бы под утро все, за исключением впечатлительного Цицерона, смогли уснуть.

Юпитер Всеблагой и Величайший очень устал. Сначала в Аиде убежал Цербер. Потом произошло совершенно непредвиденное загрязнение реки Ахеронта, - оттого, что лица некой узкоглазой национальности получили-таки у Гекаты лицензию на постройку химзавода и, не заботясь о технике безопасности, спустили в чистейшие воды Ахеронта несколько тонн бензола. Но на этом дело не закончилось. Пока ловили Цербера, Мойры перессорились между собой по вопросу, вступит ли государство Российская Федерация в ВТО. Крайним, естественно, оказался Юпитер.
- Цербера - в клетку, китайцев - туда же, Россию - в ВТО! - в конце концов рявкнул издерганный Юпитер, так, что с Олимпа сошла лавина. - Достали! Дайте хоть отдохнуть немножко, что ли!!!
С этими словами великий громовержец обратил свой пылающий взор на скромный город Хабаровск, притаившийся в самых глубинах нашей родины. Его лицо разгладилось и просветлело.
- Забыл я, забыл про моих любимцев... - пробормотал Юпитер, и время пошло вновь....

Ночь была тяжелой, и квириты проснулись поздно. Только Катон, когда солнце еще не вышло из-за горизонта, разлепил глаза и подозрительно прислушался. Он немного полежал в кровати и, сообразив наконец, что никаких петухов не услышит, встал.
В квартире царила полная тишина.
Катон задумчиво посмотрел в окно и решил позавтракать. В холодильнике царило воистину эпикурейское разнообразие. Катон возмущенно хмыкнул и гордо взял два сухарика.
Делать было нечего, так что он сел писать трактат о добродетели, а через несколько часов в доме закипела жизнь.
- Что будем сегодня делать? - вслух рассуждал Аттик, попивая кофе. - Между прочим, у нас деньги заканчиваются. Марк Порций.
Катон сделал вид, что не услышал.
- Марк Порций! - повысил голос Аттик. - Скоро налоги придут!
- Значит надо работать, - процедил сквозь зубы Катон, который, правда, не знал, какую можно найти работу в этом диком и полном неожиданностей мире.
- Давайте отложим это на завтра, - предложил Цицерон.
- Нет! - отрезал Катон. - Только я не понимаю, как тут можно найти работу.
тут в дверь постучали и послышался торжественный голос Гнея Помпея:
- Гней Помпей Великий явился в ваш дом!
Брут открыл дверь и Помпей сунул ему в нос какие-то цветные бумажки.
- Вот, - веско сказал он. - Марк Випсаний сегодня с утра сходил и купил всем билеты на каток.
Катон вскочил.
- Никаких зрелищ! - грозя кулаком, возопил он (правда, плохо представляя себе, что такое каток). - Мы должны работать, а не сидеть в праздности!
- Ой, Катон, давай завтра! - радостно повторил Цицерон.
Катону ничего не оставалось, как умолкнуть.
- Кстати, - засуетился Аттик, - ребята, я вам забыл выдать сотовые телефоны. Это чтобы можно было звонить.
Юпитер щедро одарил квиритов самыми новыми и крутыми моделями телефонов. Только Цицерону почему-то достался Siemens CX 65.
- Я пошел собираться, - важно заявил Помпей и отправился в свою квартиру. Пока он поднимался по лестнице, его догнала какая-то почтенная матрона ( а проще говоря - сварливая российская бабка).
- Молодой человек! - вкрадчиво проскрипела она. - Молодой человек, вы из какой квартиры?
- Я - Гней Помпей Великий, - выпятил грудь Помпей. - И проживаю я в апартаментах номер восемьдесят три.
- А-а-а-а!! - коварно прошипела старушенция, вскидывая клюку. - Так вот это кто вчера нас затопил!!!
Помпей заморгал глазами, но ответил с достоинством:
- О почтенная матрона, я не понимаю, о чем ты говоришь.
- Залили нас водой! - истошно заорала бабка. - Воду в ванной не вытираете, что ли?! У нас весь потолок в разводах!
Помпей возмущенно развернулся и пошел прочь.
"Ну ничего себе", - думал он. - "На Великого Помпея наезжают за какие-то разводы на потолке!"
- Я на вас в суд подам! - еще громче возопила старушенция и уковыляла куда-то вниз.
- А что такое каток, дядя? - меланхоличным голосом спросил Брут, когда Помпей ушел.
- Развлечение какое-нибудь плебейское, - презрительно фыркнул Катон.
- Наверное, это театр, - глубокомысленно предположил Цицерон.
- Почему это? - в недоумении воззрился на него Кассий.
- Потому что там ставят комедии, и народ катается от смеха, - ответил Марк Туллий, очень гордый своими диалектическими способностями.
Этого тонкого рассуждения никто не оценил, так что Цицерон еще больше уверился в своем интеллектуальном превосходстве над остальными.
- А во сколько туда, дядя? - поинтересовался Брут.
- Вечером, - буркнул Катон, глядя в билетик. - Замечательно. Мы как раз поищем работу.
Все вздохнули, но делать было нечего.

- На каток вечером, - тем временем шушукался Агриппа с октавиэнжелом на кухне. Октавий, завернувшись в пушистый белый халат, пил горячее молоко.
- Так что сейчас мы можем заняться тем, что выясним, где здесь власть, - подытожил Агриппа.
Поэт Катулл заглянул на кухню. Его помятое лицо означало, что всю ночь он не спал.
- Вот! - срывающимся голосом заявил он. - Послушайте, что я сочинил!
Агриппа бросил в него кокос и Катулл убежал.
- Надо будет в аптеку сходить, - задумчиво пробормотал Октавиашка, провожая поэта своими прекрасными голубыми глазами.
Агриппа покачал головой.
- Нет, без рецепта никто тебе яду не выпишет, - вздохнул он. - В общем, собирайся. Мы должны найти власть.
- Да, - занервничал Октавиашка. - А то мне уже 25 лет! Я уже принцепсом должен быть!
- И даже еще не убил никого, - грустно прибавил он.
- Ничего, - утешительно сказал Агриппа. - Мы что-нибудь придумаем.
Тут как раз вошел возмущенный Помпей с раскрасневшимся лицом.
- Нет, ну что за хамство! - выкрикнул он. - На меня хотят подать в суд!
- Да ладно, - попытался утешить его Агриппа. - Вон, даже на Сципиона Африканского в суд подавали.
- Точно! - обрадовался Помпей и побежал жаловаться Сципиону.

Сципион встретил Помпея любезно и даже предложил ему чайку.
- Да, мой славный дед тоже стал жертвой судебного преследования, - сочувственно сказал он Помпею.
Тут в коридор вышли Сулла с Метробием, одетые в куртки: нежно-розовый пуховичок у Метробия и черная кожа у Суллы.
- Вы куда? - не понял Сципион.
- По бутикам! - кокетливо отозвался Метробий, поправляя голубую шапочку с бубончиками. - Луциллюс, лапочка, тебе не кажется, что к розовому больше подходит нежно-салатовый?..
Сулла пропустил вопрос мимо ушей.
- Да, я тут немного денег нашел, - заявил Сулла, похлопывая себя по карману. - Короче, мы пошли.
Сципион подумал, что римскому патрицию не к лицу спорить из-за денег, поэтому гордо отвернулся и промолчал. Но вот Децим Брут так не думал.
- Так нечестно! - сказал он, хватая Суллу за рукав.
- Мы и тебе купим чего-нибудь, - нагло сказал Сулла. - Например, платок.
Децим побоялся вступать с ним в конфликт, так как жили они в одной квартире, а намедни Сулла как раз расхваливал длинные швейные ножницы, которые нашел под кроватью.
"Себе дороже!" - содрогнулся Децим и отступил.
- А мы что будем делать? - спросил он у Сципиона.
- А мы пойдем на местный форум! - отозвался тот.
Помпею и Дециму эта мысль показалась дельной.
 

- Ой, ну как же здесь холодно! - капризно повел плечиком Метробий, когда они с Суллой вышли из подъезда. - Луциллюс, а сколько у нас денег?
Сулла пересчитал зелененькие бумажки.
- Мелочи, всего двенадцать тысяч, - мрачно сказал он. - Можешь купить что-нибудь одно.
Метробий обиженно хмыкнул, но делать было нечего.
Куда идти. никто из них не знал, но благодаря внушению Юпитера они вышли на главную улицу и двинулись по направлению к ЦУМу. Хабаровчане провожали Метробия странными взглядами, а тот, элегантно взяв Суллу под ручку, что-то ворковал на латинском языке.
Когда до ЦУМа оставалось совсем немного, наперерез Сулле вдруг вырулили два человека, у одного на плече была странная черная штуковина, а у другого - какой-то продолговатый предмет, который напомнил порочному Метробию египетские празднества в честь Диониса. Молодой человек, ничуть не смущаясь, сунул этот предмет Сулле в лицо и радостно сообщил:
- Здравствуйте! Телеканал "Губерния"! Что вы думаете по поводу вступления России во Всемирную торговую организацию?
Сулла растерялся и слегка отодвинул от себя микрофон.
- На все воля богов! - глубокомысленно ответил он, приняв такое же выражение лица, какое раньше видел дома на восковых масках предков.
Молодой человек оторопел, но положение спас Метробий:
- Люциллюс, а можно я скажу?.. - жеманно подкатывая глаза, канючил он и дергал Суллу за рукав.
- Говори, - великодушно разрешил тот.
Метробий зарделся, как деревенская девица. Наконец, собравшись с мыслями, он заявил:
- Все лучшие товары должны поступать из Греции.
- А почему из Греции? - заинтересовался журналист.
Метробий хотел уже продекламировать какой-нибудь стих из Еврипида, восхваляющий Элладу, но Сулла, который совсем уже стал похож на восковую маску, отодвинул журналиста и потащил Метробия за собой.
- Не поймут тебя эти варвары! - зашипел он.
Метробий всхлипнул, и Сулла смягчился.
ЦУМ привел Метробия в неописуемый восторг: внутри все сияло и светилось, ко во дворце. На втором этаже как раз продавали одежду.
- Что тебе надо-то? - спросил Сулла.
- Расписной хитон, - не колеблясь, ответил Метробий и гарцующей походкой подрулил к продавщице из отдела "Пьер Карден".
- Мне нужно что-нибудь такое расписное. ну, понятно, да-а-а? - спросил Метробий, манерничая пуще Сергея Зверева.
Продавщица быстро сориентировалась и показал ему черную вязаную кофту с узором а-ля рюс.
- Не пойдет, - поворотил носик Метробий.
Сулла вздохнул и решил, пока Метробий привередничает, посмотреть, что продают в других отделах. Как и в старые добрые времена, торговали золотом, обувью и всякими безделушками. Тут его внимание привлек отдельчик с китайской (хотя продавцы божились, что все из Турции) одеждой: на вешалке висела длинная синтетическая хламида, усыпанная дикими желтыми цыплятами. Сулла взял ее в руки и одобрительно хмыкнул.
- Метробий! - позвал он.
- Это женская ночная рубашка, - тактично сказала продавщица.
- Какая разница! - отрубил Сулла. - Метробий, ну-ка посмотри.
- Ой, какая прелесть! - заверещал Метробий, разглядывая цыплят. - Какой хитон! Какой стиль! И размер подходит! Я даже мерить не буду! Берем!
К большому удовольствию Суллы, китайская ночнушка обошлась всего лишь в 800 рублей.
- А теперь купим газету и узнаем, что в мире делается, - сказал Сулла.
 

Катон молча развернул газету, которую нашел у себя в почтовом ящике, и углубился в текст.
- Нужна работа? - наконец с нажимом спросил он.
- Нужна, мы же сами так решили, дядя, - сонно откликнулся Брут.
- Я знаю, - жестко ответил Катон. - Я тебе объявление читаю. "Нужна работа?
Молодые девушки 18-22 лет"... нет. Не подходит.
- Вот дискриминация по половому признаку! - возмутился Марк Туллий.
- Времена меняются, - прискорбно вздохнул Кассий. - Однозначно: патриархат лучше.
Все согласились, а Катон стал читать дальше:
- Вот. Требуются слесаря-монтажники.
- Отлично! - приободрился он. - Я любую работу смогу выполнять.
- Тогда давайте звонить, - не очень охотно предложил ленивый Помпоний и стал набирать номер.
Монотонный женский голос ответил, что по поводу работы всех желающих ждут по адресу: ул. Муравьева-Амурского, 1, оф. 504.
Катон, недолго думая, встал и пошел надевать глухое черное пальто, которое
заботливо подбросил ему Юпитер. Для Брута и Кассия были припасены серые курточки, для Цицерона - белая, а Помпоний, когда увидел нечто из пурпурной кожи, искусственного меха и с воротником из павлиньих перьев, вообще чуть не расплакался от счастья.
- Здесь не хватает только бисера! - тоном знатока заявил Аттик и стал вертеться перед зеркалом.
Катон посмотрел на него тяжелым взглядом и молча вышел из квартиры.
Идти было недалеко, минут 20, а нужное здание находилось как раз на берегу реки Амур.
Поднявшись на пятый этаж, они постучались в обшарпанную дверь.
- Войдите! - послышался из-за двери пронзительный женский голос.
За столом, заваленным бумажками и телефонами, в небольшом кабинетике сидела молодая особа с башней светлых волос на голове, и со скучающим видом красила ногти.
Катон поджал губы и сказал:
- Мы по поводу работы.
- Образование какое? - не отрывая взгляда от ногтей, спросила блондинка.
- Как какое, наилучшее! - не растерялся Цицерон. - Я, между прочим, самого Антиоха на Родосе слушал!
Кассий наступил ему на ногу и поспешно сказал:
- Марк шутит, он у нас шутник.
А Помпоний, который по наитию Юпитера был в курсе дела, смущенно прибавил:
- Среднее. Школу оканчивали.
"Выпускной был десять лет назад", - хотел еще он сказать, но в последний момент одумался.
Блондинка отставила лак в сторону и осторожно нажала пару кнопочек на клавиатуре.
- Мы хотели слесарями-монтажниками, - встрял Катон. - Но я не прочь полоть грядки.
- Для грядок не сезон, - небрежно ответила блондинка. - В общем у нас...
- Тогда пахать землю, - не очень тактично, но внушительно перебил ее Катон.
- А я могу говорить, и причем красиво! - не сдержался Цицерон, никогда не
упускавший случая сказать о себе что-нибудь хорошее.
Блондинка пропустила эту реплику мимо ушей.
- В общем, ребята, единственное, что у нас есть, это промоутеры, мерчендайзеры и продавцы хот-догов, - безжалостно сообщила она.
Катон прищурился.
- А в газете было написано, что нужны слесаря, - со своим фирменным упрямством возразил он.
Блондинка удостоила его взглядом.
- Послушайте, у нас тут агенство, понятно? Что-нибудь интересует?
- Кто такие промоутеры, мерчендайзеры и хот-доги? - робко спросил Брут.
- Мерчендайзеры продают товар, а промоутеры делают так, чтобы люди захотели купить товар, короче, стоят и болтают весь день, - пояснила блондинка.
Аттик ткнул Цицерона в бок.
- Марк, эта работенка для тебя!
- Торговцами мы не будем! - безапелляционным тоном заявил Катон.
- Ну ладно, давайте я буду этим... промоутером, - нерешительно согласился Цицерон (он уже рисовал в своем воображении толпы разинувшего рты народа, который слушал его, забыв обо всем на свете).
- А что еще есть? - спросил Брут.
- А, еще нужен пристав в Центральный районный суд. Это типа охранник, - пояснила далекая от юриспруденции блондинка.
- Я готов, - мужественно заявил Катон.
- А есть что-нибудь такое, где можно ничего не делать и деньги получать? - с наивной надеждой избалованного богача спросил Аттик. - Кстати, я могу разводить павлинов. Гортензий написал чудесную книгу.
- Сначала высшее образование получи, - надменно отозвалась блондинка. - Еще требуются уборщицы... дворники...
- Кто такие хот-доги? - терпеливо переспросил Брут.
- Блин, ну бутерброды такие, вы что! Их продавать надо!
- Если больше ничего нет, то я согласен, - уныло сказал Брут. - Все же лучше, чем сидеть в праздности. Правда, дядюшка?
Катон благосклонно кивнул.
- Хотя торговцы... - неодобрительно буркнул он.
- А, еще кондуктор! - вспомнила блондинка.
- Я хочу! - быстренько ляпнул Кассий, чтобы на всякий случай успеть вперед Аттика.
- Ради бога, - пожала плечами блондинка.
- Тогда я тоже промоутером буду, - повесил нос Помпоний.
- С вас 500 рублей, - нагло сказала блондинка. - Тогда я дам вам телефоны, чтобы вы могли позвонить и устроиться.
Катон засопел, но все же отсчитал деньги, и квириты ушли.
- Что-то как-то плохо все, - расстроенно жаловался Аттик. - У нас высшего образования нет! Так мы ничего не добьемся!
- А что, без этого в магистраты не выбирают? - встрепенулся Цицерон.
- По всей видимости, - ответил Помпоний.
- Тогда нам еще и учиться надо, - совсем уже встревожился Марк Туллий. Впрочем, он немного надеялся на то, что его выступления на площади произведут такой эффект, что его и безо всякого образования выберут, куда он захочет. Но лучше было перестраховаться.
- Давайте сначала с работой разберемся, - проскрежетал Катон.
Вернувшись домой, квириты стали звонить своим будущим работодателям.

- Нет, я решительным образом ничего не понимаю! - хмурился Помпей, оглядывая площадь с фонтанами. - Где ростры? Где, наконец, базилики? тут что, суда даже нет?
- Вполне вероятно, что эта страна управляется по произволу одного человека, - мрачно предположил Сципион, заглядывая в фонтан - воды там не было.
- На этом форуме и ловить нечего, - презрительно фыркнул Децим.
И действительно, в основном на площади находились голуби да подростки-скейтбордисты.
Сципион вздохнул и хотел что-то сказать, как вдруг все увидели две знакомые фигуры, пересекающие площадь чуть поодаль. Одна из них была в белоснежной курточке, подбитой кроличьим мехом, и такого же цвета пушистой шапочке, другая - в коричневом пальто советского покроя.
- Нам говорили, что власть тут, - радостно говорил раскрасневшийся от холода Октавиашка, указывая рукой в сторону администрации Хабаровского края. - Это я вспомнил... когда мы приехали, Цицерон... - тут он скорчил кислую мину, - всех тут выспрашивал, у него же язык без костей.
Сципион, Децим и Помпей припустили за ними, подозревая самое худшее. Подозревали они правильно: Октавиашка и Агриппа шли захватывать власть.
- Вы это куда? - преградил им дорогу Сципион.
Агриппа интеллегентно поправил лацканы пальто и ответил:
- Да так, зубопротезный кабинет ищем.
Октавиашка скромно потупился.
- Там тебе не помогут, - заявил Децим, вперив в Октавиашку взор. - И вообще, тут таких нету. Вы не в ту сторону идете.
- Позвольте, мы сами поищем, - любезно сказал Агриппа, отодвигая Децима в сторону. Октавиашка тем временем уже спрятался другу за спину.
Оптиматы решили не доводить дело до рукоприкладства, но пошли следом.
Когда все вошли в администрацию и очутились перед вахтой с металлической вертушкой, вперед вышел охранник и спросил:
- Вы куда, граждане?
- К претору, - выпятил грудь Гней Помпей Великий.
- Это фамилия такая, - ввернул сообразительный Агриппа. - Он... тут у вас работает.
- Выписывайте пропуск, - сказал охранник.
Паспортов для того, чтобы выписать пропуск, у квиритов, конечно, с собой не было, и пока Гней Помпей громко возмущался, как это его, Гнея Помпея Великого, не узнают без паспорта, Октавиэнжл, воспользовавшись тем, что охранник пошел просить Помпея покинуть помещения, тихонько просочился через вертушку и укрылся за поворотом.
Но тут Сципион, заметив его отсутствие, сообщил об этом охраннику, и не успевший убежать Октавий был пойман.
К счастью, охранник решил просто выставить всех вон, и квириты, повесив нос, вновь очутились на форуме (площади).
- Ну ладно... - мстительно пробормотал Октавиашка. - Это я вам еще припомню.
Тут как раз начался дождь, так что всем пришлось возвращаться домой.

К вечеру, не без помощи Юпитера, небо опять прояснилось, и квириты организованной толпой пошли на каток - Цезарь и компания как раз разлепили глаза и были готовы к новым приключениям. Как помнит читатель, стояла вторая половина октября; поэтому единственным местом, где можно было покататься на коньках, был стадион Платинум-Арена.
Конечно, никто не знал, что это за каток такой, так что некоторые чувствовали себя неуютно, но помалкивали. Когда квиритам выдали большие белые ботинки с лезвиями, Цицерон ужаснулся
- Что-то все это пахнет кровью, - без особой радости сказал Марк Туллий. - Агриппа, не на гладиаторские бои ли ты нас привел?
- Надевай, Цицерон, - махнул рукой тот. - Сейчас все узнаешь.
Красс пыхтел и тщетно пытался зашнуровать ботинки, которые оказались для него слишком узкими в лодыжке. В конце концов он психанул, вытащил шнурки и кое-как перевязал ботинки наподобие кальцеев.
А Метробий аж сиял, придирчиво разглядывая собственное изображение в отполированные лезвия на коньках.
Но вот наконец все надели коньки и, еле-еле передвигая ногами, пересекли раздевалку и вышли на стадион для катания, метров 150 в длину. Высоко-высоко над головами квиритов нависала стеклянная крыша с металлическими перекрытиями. А впереди простирался лед.
- Чудеса в решете! - по-деревенски незатейливо изумился Марий насчет сухого льда и стал ковырять его пальцем.
При взгляде на катающихся хабаровчан квиритам все сразу стало понятно. Но дело оказалось отнюдь не простым. Цезарь, вальяжно обхватив Клодию за талию, едва попав на лед, завалился вместе с нею на бок.
- Тут же скользко! - осенило Публия Клодия.
Октавиашка благоразумно старался держаться вдоль бортика, но Агриппа, который, видимо, уже был на катке и более или менее ориентировался, потащил его на середину.
Цицерон, судорожно цепляясь пальцами за бортик, уже начинал сомневаться, что боги сотворили человеческое тело совершенным во всех отношениях (Юпитер мерзко захихикал). Ноги у Марка Туллия разъезжались в разные стороны, но все-таки было весело. А вот Катон, несколько минут постояв на одном месте, наконец с недоумением спросил у Брута:
- Я что-то не пойму, а зачем все это делать?
- Это просто развлечение, дядя, - сказал Брут и, отчаянно размахивая руками, плюхнулся на пятую точку.
- Глупость какая-то! - возмутился Катон.
Братья Гракхи, обняв друг друга за талию, осторожненько и по возможности синхронно двигали ногами, но, споткнувшись друг о друга, тоже полетели на лед.
Зато Метробий, неожиданно для всех и даже для самого себя (видимо, сказался многолетний опыт в греческих танцах и координация движения), вдруг вспорхнул и, проделав красивый пирует, изящно покатился вперед. Сулла, ругаясь на чем свет стоит, пытался поспеть за ним, но с разгону влетел в Красса (тот как раз осторожненько пробирался вдоль бортика), от этого Красс споткнулся и, матерясь, рухнул, как куль с цементом.
Клодия, когда отделалась от Цезаря, быстренько пристроилась к какому-то парню, и тот стал катать ее по кругу.
Помпей, страшно боясь уронить достоинство вместе с собственным телом, мертвой хваткой вцепился в бортик, не теряя осанки. Но когда он увидел, что на него с воплем летит Цицерон (да что за наказание такое, в сердцах подумал Помпей), ему пришлось сделать неловкий шаг в сторону, но мимо как раз проезжал Аттик. Помпей схватил его за шарф и только поэтомун не упал.
Откуда-то сверху играла музыка. Катилина, невзирая на установленный порядок, ломился против движения и хватал проезжающих за все части тела, при этом ревя, как подстреленный мамонт. А Октавий, попросив Агриппу оставить его одного, придумал для себя хорошее развлечение. Когда мимо, едва держась на ногах, проезжал Кассий, Октавиэнжл как бы невзначай выставил вперед одну ножку и Кассий впечатался носом в лед.
Марий, ужасно робея и косясь на Суллу (ему не хотелось опять, чтобы тот над ним издевался), на всякий случай согнув колени, подталкивал себя руками, будто бы на санках. Но когда он услышал, как над этим смеется Клеопатра (ее ловко перебрасывал с руки на руку какой-то молодчик), то, крякнув, выпрямился, но радикулит дал о себе знать, в пояснице защемило, и Марий, охая и корячась, едва смог добраться до бортика. А тут еще над ухом послушался задорный смех Марка Туллия. Марий понял, что смеются над ним и, превозмогая радикулит, произвел прицельный запуск Цицерона на середину катка. Тот, не ожидавший такого поворота событий, тем не менее, каким-то чудом сориентировался, и держась на ногах, выставив вперед руки, полетел наперез катавшимся. Тут опять потихоньку подполз маленький белый комок, но западлить не успел, так как Цицерон, споткнувшись о его тщедушное тельце (Октавиэнжл взвыл), упал прямо в объятия Катону, который, благоразумно сняв коньки, стоял на льду в одних носках.
Единственный, кто решился показать свою удаль (даже Цезарь решил этого не делать после первого падения) был поэт Катулл. Вскричав "Ведите меня, о Хариты!" - он сделал рывок вперед и, достигнув середины зала, упал в позу умирающего лебедя.
Цезарь тем временем набрал полную шапку снега и прикидывал, кому бы вывалить на голову. А мимо как раз на коленках, красиво изогнувшись, проползал Долабелла. Цезарь окатил его снежком и, гогоча, уполз сам.
Все это напоминало какую-то возню инвалидов, но почему-то всем, кроме Катона и пришибленного/ушибленного Октавиэнжела, было весело. Даже Помпей в конце концов расслабил мину и, решив, что от публичного падения он не станет менее великим, стал вести себя смелее.
Катулл, надеясь на то, что лесбия сжалится, продолжал без движения лежать в центре, склонив шею к согнутым ногам и вытянув руки вперед. К счастью, никто его не тронул, и Катулл, заливаясь слезами, уполз за бортик.
Цезарь придумал, сидя верхом на бортике, бросаться снежками (он налепил их тут же) в проезжающих. Но после удачного попадания в Антония он не удержался и, описав ногами в воздухе дугу, свалился за бортик неподалеку от воющего Катулла.
- Да, жаль что у нас такого нету, - с сожалением говорил Антоний Крассу, когда они присели отдохнуть. - Бои коньками! Вот это здорово!
Красс промычал что-то неопределенное, но тут вдруг прозвучал звонок и все стали выходить.
- Целый час жизни потрачен зря, - ворчал Катон, обращаясь то ли к самому себе, то ли к окружающим.

Но не век же было развлекаться бедным квиритам. Настало утро, и все, бодрые и радостные (ну, это конечно, Юпитер загнул) - во всяком случае, Катон, пошли на работу. Из тех, кто, нашел ее, разумеется.
- Ребята, а может, я посижу дома? - начал ныть Помпоний, едва только услышал безжалостный писк будильника, который Катон установил на половину шестого утра. Очень уж ему хотелось понежиться в кровати, как всегда, примерно до обеда.
Катон, который встал, едва будильник издал первый писк, ничего не ответил и пошел умываться. Через три минуты он вернулся с тазиком и, не говоря ни слова, выплеснул на Помпония холодную воду.
Аттик взвизгнул, как подстреленный павлин, но что было делать - пришлось вставать. Тем временем Брут уже готовил на кухне кашу, сонно помешивая в кастрюле деревянной ложкой.
- Вот, это я в шкафу нашел, - сказал он, протягивая Катону пачку с надписью "Геркулес".
- Хорошая каша, - мрачно отозвался Катон. - Не какой-нибудь там Геракл, а Геркулес!
- Марк Порций, это одно и то же, - послышался из коридора интеллигентный голос Цицерона.
- Нет, не одно и то же! - озлобился Катон. - Гречата пусть называют как хотят, а я буду говорить...
Кассий, чтобы не слушать этих лекций, быстренько включил радио и начал делать зарядку.
- А я все летала, но я так и знала... - послышался их динамика слащавый женский голос.
Кассий, будто бы пытаясь изобразить смысл песни, стал высоко подпрыгивать в воздух, так что его попросили удалиться с кухни.
Когда все поели, Цицерон сказал:
- Марк Порций, а зачем ты нас так рано разбудил? Нам вообще-то к обеду на работу идти... да и тебе самому к девяти, а сейчас только шесть.
Катон, привыкший к сенатским порядкам, твердо сказал:
- Надо приходить за час или два, чтобы, во-первых, толпа не задерживала, во-вторых, чтобы быть готовым ко всему морально и физически.
- А лучше так вообще не приходить... - мечтательно пробормотал Аттик, вспоминая неуютную гостилиеву курию.
- Ладно, пошли, Кассий, тебе вообще к семи уже надо быть, - сказал Катон и стал собираться. - И тебе, Юний, советую придти заранее. На всякий случай.
Брут спорить не стал, и уже через 15 минут был на рабочем месте возле кинотеатра "гигант". Город был будто мертв: никого, даже машины не ездят. Брут уже знал, что бутерброды должны были привезти на машине, так что сел на оградку и стал ждать. Через два часа, когда он уже совсем замерз, машина наконец приехала и началась торговля.
- Хот-доги, хот-доги! - уныло выкрикивал Брут, размахивая разноцветными салфетками. Хабаровчане удивленно оглядывались на него, но бутерброды покупали довольно бойко.
- Приятного аппетита, - говорил Брут каждому покупателю. - Но помните, граждане: избыток пищи лишает тонкости ума. Как говорит мой друг Марк Туллий, я ем для того, чтобы жить, а не живу для того, чтобы есть.
Горожане, принимавшие Брута за студента какой-нибудь философской специальности, косились на него с опаской.
- Не предавайтесь пагубному эпикуреизму, - продолжал Марк Юний, стараясь подражать назидательному тону дяди. - Помните, о граждане, что все должно быть в меру, в том числе и еда, как говорил мудрый Аристотель из Абдер!
Постепенно, по мере того, как шло время, вокруг лотка с хот-догами стали собираться праздные жители, особенно - неформалы, которым было интересно послушать глубокомысленную болтовню славного Юния Брута.
Тем временем, Катон, явившись в суд, нашел его закрытым.
"ну ладно", - подумал Катон, и стал убирать мусор по периметру. Когда суд открылся, старший пристав произвел инструктаж: нельзя разговаривать по телефону, нельзя курить, нельзя вести себя неприлично.
- Понял, - отрубил Катон и, подозрительно прищурившись, пошел рыскать по этажам. К его большому удовольствию, он сразу нашел какого-то парня с телефоном.
- Убери аппарат, - потребовал Катон.
- Да я просто смски пишу, - оправдывался парень.
- Учиться писать иди в другое место, а в этой величественной базилике вершатся человеческие судьбы, - рявкнул Катон и выдворил вон нарушителя спокойствия.
На другом этаже, кряхтя, сидела бабка в косынке.
- Гражданка, изволь снять головной убор, это неприлично, - процедил Катон.
Ничего удивительного, что уже к обеду Центральный районный суд сделался обителью добродетели, нравственности и правопорядка. Даже судьи уже боялись опозориться перед новым приставом и как-нибудь косо выразиться или неприлично вывертывать ноги при ходьбе. Все ходили, как по струнке.
- Так-так-так, - Гай Кассий, квирит крутого нрава, одной рукой схватил за шиворот сразу двух пареньков лет двенадцати, которые утверждали, что у них нечем заплатить за проезд. - Платим или получаем по морде. Да свершится справедливость, пускай и погибнет мир.
От воспитательных мер кондуктора пацанов спасло только вмешательство пенсионеров, которых было пол-автобуса.
Кассий заскрежетал зубами. Это была просто ужасная работа: тебе наступают на ноги, хамят, никто не хочет платить, еще и, как назло, с утра дают крупные купюры... он даже радовался, что в мире стали такие легкие папирусные денежки. Иначе тяжко бы ему пришлось с денариями, сестерциями да ауреусами.
В этой работе был один плюс: Кассий был человек красивой внешности, так что многие девушки строили ему глазки и делали попытки познакомиться. Впрочем, на фоне всего остального это казалось сущей мелочью.
Марк Туллий шел на работу с тайной надеждой прославиться в тот же день. Хвала богам, было с кем поболтать (Цицерону это было просто необходимо) - с Аттиком всегда можно было поговорить о всевозможной чепухе.
Каждому выдали по две большие кипы желтых листовок с ценами на телефоны "Евросеть" и сказали находиться на участке возле Академии, той самой Академии, которая так прельстила Цицерона (потому что без образования, как мы помним, в современном мире никуды).
- Завтра мы сюда сходим, - твердо сказал Марк Туллий Аттику.
Конечно, стоять на одном месте им не хотелось, так что наши друзья решили немного прогуляться и, двигаясь в произвольном направлении, вышли на пруды. Возле первого пруда, напротив фонтана, находился небольшой деревянный помост, на котором обычно скакали местные артисты душными летними вечерами. Правда, народу было маловато, но Цицерона это не смутило. Взобравшись на помост, он широко откинул в сторону правую руку, сжимающую листовки, и начал декламировать хорошо поставленным ораторским голосом:
- Сограждане! В наши дни никто не обойдется без сотового телефона! Вы можете взять подарок - эти чудесные папирусы, расцвеченные яркими красками, и ознакомиться с ценами на сии удивительные аппараты...
К огромному огорчению Цицерона, никто не подошел. Так что пришлось бедным друзьям, как заправским промоутерам, бегать за прохожими и совать листовки им чуть ли не в руки.

Шли дни, и квириты жили, кто как умел. Пока известная часть трудилась, зарабатывая гроши, Цезарь со своей компанией просиживали деньки в уютном дворике, пили вино и играли на гитаре национальные римские песни (для этого использовали Метробия: как грек, он быстро разобрался с устройством инструмента).
Откуда, спрашивается, эта компания находила деньги на житье? Об этом история умалчивает, но темными хабаровскими вечерами Публий Клодий с Катилиной иногда отлучались из дому.
- Короче, пора уже жить как следует! - заявил Цезарь, когда компания в очередной раз собралась во дворике и откупорила вино.
- Что ты имеешь в виду? - кокетливо улыбнулся Антоний.
- А вот! - Цезарь порывисто встал со скамейки и подбоченился. - Пора искать девчонок.
За несколько часов он успел познакомиться с двадцатью восмью девчонками, многие дали свои телефоны, не устояв перед его обаянием. Помпей старался не отставать, так что даже Катилина, глядя на них, подумывал о том, чтобы с кем-нибудь познакомиться.
- Ксюша, Света, Марина, Даша, Катя, Оля, еще одна Катя, вот это кажется была та красотка рыженькая... - бормотал Цезарь, перебирая бумажки с телефонами.
Октавий с Агриппой сидели отдельно ото всех, делали вид, что наслаждались природой, а сами вынашивали свои всегдашние планы.
- Придурки, а, - тихонько сказал Октавий Агриппе, косясь на Цезаря, но сохраняя ангельское выражение лица.
- Им в жизни ничего не светит, - авторитетно сказал Агриппа. - А знаешь почему? Потому, что они пропивают свои дни, не видят будущего и не знают, чего они хотят. Ну посмотри на них. Ими движет животный инстинкт, и только!
Но Октавий не слышал его. Широко раскрыв глаза, он смотрел куда-то перед собой.
- Гай! - спохватился Агриппа и стал тормошить его за плечо. - Гай! Что, опять почки прихватило?! Или мочевой?! Гай, да что с тобой?!
Октавий был бледен, как полотно, из его полураскрытых губ вырывалось тяжелое прерывистое дыхание. Как загипнотизированный, смотрел он перед собой куда-то вдаль.
- Любовь моя!.. - неожиданно глухим голосом простонал он и ринулся куда-то вперед.
Юпитер всеблагой и величайший чуть не скатился со своего престола на Олимпе от такого сюрприза и, опустив глаза вниз, увидел у своих ног ехидно улыбающегося Купидона. Юпитер по-отечески потрепал его по голове, и Олимп сотрясся от громкого задорного смеха богов.
Мимо соседнего дома шла особа, которая имела несчастье стать жертвой октавиашкиной внезапно разгоревшейся страсти. Она была небольшого роста, тощая, с длинными темными волосами, одета в беленькую с красной полосой курточку; из-под курточки выглядывала красная юбка с воланами, на ногах - замшевые туфли на высоких каблуках. В ушах наушники. Лицо у нее было живое, но немного скучающее и в то же время задумчивое, а красивое или нет - это уж кто как сочтет. Октавиашке же она в тот момент показалась самой Венерой.
- Увидел я тебя и сердце замерло в моей груди! Божественная, о, прошу, прекрасных глаз твоих мне взгляд свой подари! - выпалил Октавиан нескладным гекзаметром, вылетев наперерез возлюбленной и бухнувшись перед ней на одно колено. Агриппа озадаченно встал неподалеку.
Девушка действительно опустила на него свой взгляд (глаза у нее были то ли серого, то ли зеленого цвета, в зависимости от погодных условий) и сухо сказала:
- Будьте любезны уйти с дороги!
С этими словами она хотела обойти Октавия, но не тут-то было. Тот схватил ее за руку и, прижимая другую к груди, пробормотал:
- Я убью себя, если ты меня покинешь, о Муза, спустившаяся с Геликона, о Венера, вышедшая из нежной кипрской пены, если не буду лицезреть глаз твоих, сияющих, как вышний эфир, клянусь Юпитером всеблагим и величайшим, или да поглотит меня Аид, если я вру!
Можно себе представить реакцию девушки на такие нетипичные, мягко говоря, для современного вида слова. Оторопев, она с прищуром, искоса, как-то странно смотрела на Октавиашку, сильно бледнея.
- Di immortales, an dormiam?! - в ужасе пробормотала она ("боги бессмертные, сплю я, что ли?!"), а Октавий, услышав родную речь, от счастья едва не лишился чувств и упал на руки подоспевшему Агриппе. Воспользовавшись этим, девушка пулей сиганула в угловой подъезд дома, который находился рядом с обиталищем квиритов, и пропала.
Цезарь со своей тусовкой, наблюдавшие за сценой издалека, тем временем разразились смехом и улюлюканьем.
- Блин, такого увидишь вблизи, от страха помереть можно! - сквозь смех и слезы орал Цезарь.
- Она еще зубов твоих не видела! - озорным голосом выкрикнул Долабелла.
- Октавий, да самому Аполлону с тобой не тягаться! - радостно подхватил Катилина.
- Пойдем, Октавий, - сочувственно обнял его за плечи Агриппа, и, плачущего и убитого горем от отвергнутой любви и издевательств, повел домой.
- Полюбит или умрет! - прошипел Октавиашка сквозь слезы.

Несчастный Октавиан, придя домой, бросился на кровать и вновь залился слезами. Верный Агриппа, сидя на краешке кровати, долго утешал его, называл ласковыми словами и гладил по голове.
– Ты у нас, Гай, самый лучший. Мы все это знаем. Неужели ты сомневаешься в том, что эта девушка полюбит тебя? Ты же такой пушистенький и голубоглазенький… Ты прелесть, Гай, правда…
– Mentula! – ни с того ни с сего рявкнул Октавиан, приподнимая заплаканное личико. – Cunnus!
– Чего? – переспросил Агриппа, покраснев.
– На Субуре не жил? В инсулах, небось, не мыл полы? С девками с улицы Патрициев не водился? – продолжал тявкать Октавиан. – Жизни не знаешь, салага! Нашел кого жалеть! Я сказал: полюбит либо умрет, и точка! С принцепсом в таком тоне разговаривать! Небось у ископаемого Скавра в таком тоне даже время не посмел бы спрашивать!..
– Успокойся, принцепс, – ласково проговорил Агриппа, судорожно вспоминая, где это он видел пришпиленный к стене телефон психушки.
– И про психушку можешь не мечтать! – оборвал его мечты будущий император.

А между тем Цезарь и его компания снова заняли свои места на излюбленной скамейке во дворике и, скучающе ковыряя в зубах, стали поджидать еще чего-нибудь интересное.
Прошло два часа. Марий устало вынимал зубами очередную пробку из шампанского.
– Что я, человек-открывашка, что ли? Я, между прочим, семикратный консул Рима!
– Ой, не заводись, – промычал Цезарь.
– Старая песня, – подхватил Катилина. – Слышь, Гайка, мы сегодня идем?
– Ясен пень, идем.
– Куда? – поинтересовался Марий.
– Ты, как думаешь, все это вино, и еда, и наше пособие по безработице – откуда? – хмыкнул Цезарь. – Думаешь, тебе это Юпитер посылает? – и, главное дело, заржал.
(Юпитер покраснел, затем позеленел и в очередной раз твердо решил больше никогда и ни за какие коврижки не покровительствовать этому богохульнику).
– Думаю! – гордо ответствовал Марий. – Всемогущий Юпитер любит избранного им для славных побед и триумфов мужа!
(Юпитер довольно пригладил бороду и… и в его седовласую голову закралась любопытная идея…)
– Ну и дурак, – хладнокровно заметил Сулла, откидывая назад гриву рыжих локонов.
По асфальту застучали чьи-то каблуки. Квириты не обратили на это ни малейшего внимания. Во двор вошла миниатюрная девушка в черном пальто с меховым воротником и начала разглядывать дом, о чем-то сосредоточенно размышляя. На это квириты также не обратили никакого внимания.
– Не подскажете, как пройти к площади Ленина? – обратилась девушка к стоявшему поодаль Крассу, которому шампанское уже поперек горла вставало.
– Тут недалеко… Садишься в железную колесницу и просишь возницу подбросить тебя дотуда. Стоит всего два сестерция! – не забыл отметить Марк. Каким образом он перевел рубли в сестерции, даже для Юпитера осталось тайной. Видимо, вмешался Меркурий.
– Да хранит тебя Юпитер! – ответила девушка, нисколько не удивившись.
Красс широко-широко распахнул глаза. В этом бешеном мире он такого еще ни разу не слышал.
– И Венере не помешает, – добавила она.
– Спасибо тебе, девушка, – ответил оторопевший Марк Лициний.
Но странная девушка вовсе не торопилась отправиться в сторону трамвайной остановки. Она стояла на том же месте, и по ее лицу было видно, что она мучительно пытается собрать собственные мысли в кучу (еще бы – Юпитер у нее в башке шарит и шарит…)
– Как твои дела? – спросила она, обводя фигуру Красса неким лунатическим взглядом.
– Да ничего… Сидим тут с друзьями… – он неопределенно махнул рукой в сторону скамейки.
И тогда девушка повернулась на девяносто градусов, и...
– Это ты?.. – прошептала она, не веря. Ее прямые золотистые волосы плясали под ветром, а карие глаза смотрели восхищенно и упоенно.
– Я, – приосанился Сулла.
– Это ты… – повторила она и сделала еще несколько шагов по направлению к скамейке.
– Да я, я!
– Я люблю тебя… – сказала она и сделала совершенно неожиданную для квиритов вещь: положила руки на плечи Гая Мария и поцеловала его в губы.
Старый солдат опешил.
– Во имя Марса! – вскричал он.

- Значит, так, - Цезарь деловито расхаживал по комнате. Почувствовав наконец ответственность за племяша, он собрал совет и все решили думать вместе. Даже оптиматы, устав от октавиашкиных слез, которые он лил целый день и при этом орал, что он принцепс и что не нуждается в жалости, решили немного пораскинуть мозгами.
- Значит, так! - с гонором повторил Цезарь и ткнул пальцем в Агриппу. - Ты первый! Каждый должен высказать предложение, что делать!
- Я Принцепс! - предупредительно взвизгнул Октавий из-под подушки.
- Да, мой принцепс, так что ты хотел услышать, о диктатор? - отвечал политкорректный Агриппа. - Ах, как ему быть... ну, я бы рекомендовал подарить цветы и что-нибудь золотое.
- Стихи ей посвяти, стихи растопят сердце! - волнительно выкрикнул Катулл. - Начни так: О, Лесбия!...
Антоний небрежно двинул поэта в бок, и тот, печально моргнув глазами, заткнулся.
- А что думает наша Лесбия? - подмигнул он Клодии.
- Нашел кого спросить! - тут же вспылила Клеопатра, в которой вдруг проснулась старая любовь. - Думает ли она! Мой совет такой: похитить! Не согласится стать женой - в клетку с крокодилами.
Октавий высунул из-под подушки зареванное личико. В его больших небесно-голубых глазах светилась надежда.
- А я могу только посоветовать не улыбаться, - с безжалостным сарказмом ввернул Цицерон. Никто не обратил на него внимания.
- Ты должен доказать, что ты настоящий квирит, - раздался суровый голос Катона.
- Точно! - заорал Цезарь, бурно жестикулируя руками. - Точно!.. Так и сделаем! Ты, Публий, на нее нападешь, а ты, Гай, спасешь ее из рук разбойника!
Октавий, прекрасно знавший, что Публий Клодий может что-то сделать не по сценарию, побледнел.
- Ну уж нет! - дрожащим голосом заявил он. - Я полководец, а не простой солдат! Не пойдет!
- Тьфу! - плюнул Цезарь.
- Ты должен заинтересовать ее изысканной беседой, - с непринужденностью избалованного аристократа сказал Аттик. - Допустим, вот такая тема. В Гималаях обнаружены следы йети. Самый большой след, три фута в длину...
- Не могу я сейчас думать! - взвыл Октавиэнжл.
- Тогда похитить и все, - хладнокровно сказал Сулла. - Держать взаперти.
- Ты чиханулся, она же свободная! - возмутился Гай Гракх. - А если она замужем??!
- Для меня это не была бы проблема, - пожал плечами Сулла.
- А что, хорошая мысль! - поддержал Катилина. - Никто никогда не найдет...
Цезарь уже хотел радостно объявить, что да будет так, но тут (как всегда!!! Цезарь с досады плюнул) вмешался Катон.
- Не позволю, - внушительно заявил Марк Порций.
- И я, - подхватил Брут, не дожидаясь соответствующего вопроса.
- Слушай, Октавий, - наконец решилась на самопожертвование Клаудилла, - а может пойдем со мной?..
- Нет! - выдохнул Октавий. - Мне нужна только она!
- Короче, блин, - Антоний встал. - Вы правы, надо похитить ее и все! Нечего церемониться.
- Подождите! - робко встрял Гай Марий. - Может это... как его... пригласить куда... в деревню там, на природу!
- Ага, на болото, - довольно промурлыкал Сулла. - Романтика...
Марий растерялся и замолчал.
- Публий, Луций, - скомандовал Цезарь Клодию и Катилине. - За дело. Подкараулим ее.
 

- В общем, так, - с нажимом говорил Цезарь исполнителям преступления, когда закатилось солнце и они стояли у подъезда, стараясь не привлекать особого внимания. - Только без увечий. Без увечий!
Конечно, у Гая Юлия возникла мыслишка самому закадрить девчонку, но сначала надо было ее выцепить.
- Рано или поздно она выйдет, - с уверенностью сказал Цезарь.
Был выходной день, воскресенье, так что прежде чем Цезарь с друзьями приступили к выполнению своего плана, им пришлось хорошенько подумать над тем, как нейтрализовать Катона: в будний день он был бы на работе, а тут...
Хитрую мысль предложил Сулла. От бабок, просиживающих во дворике более или менее теплые часы хабаровской осени, Сулла слышал как-то раз, что в подвалах дома хранили странную агрикультуру под названием "картошка".
- Иди-ка посмотри, что за овощ такой диковинный, - предложил Катону Помпей, пользуясь его слабостью к сельскому хозяйству. Конечно, Марк Порций, даже вопреки своей стоической натуре, не смог устоять перед таким искушением, спустился в подвал, и тут его благополучно заперли. Катон, в силу своей гордости, молчал и считал постыдным звать на помощь. Пока он бился с замком (Метробий, как образованный и разносторонний грек, смог открыть и закрыть его шпилькой для волос - да-да, у него были изящные эфесские шпильки...), так что бедный Марк Порций мог надеяться только на то, что высадит дверь с петель.
Итак, пока Катон мучился с дверью, Цезарь, Клодий и Катилина выжидали у подъезда. Из любопытства к ним присоединились Красс, Антоний и Помпей. Бомжи, наблюдающие за этой компанией из своих так называемых "оконных отверстий" в подвале, и те уже начинали подозревать, что затевается что-то нехорошее.
Стоял мягкий хабаровский вечер. Во дворике было темно и (подумал Цицерон, выглядывая в окошко) страшно. Дом, возле которого караулили квириты, стоял уголком на краю квартала, так что свет уличных фонарей с бульвара проникал только в проход между этим домом и тем, в котором жили наши квириты. Народу почти не было; начиналась вторая стража.
Время от времени из подъезда выходили люди, так что Клодий с Катилиной каждый раз подрывались и, если бы не чуткое руководство Цезаря, уже похватали бы всех без разбору.
Однако, силою Фортуны, преступникам повезло. После того, как они успели выпить шесть бутылок вина и съесть четыре коробки пиццы, как раз когда Красс начал намекать, что съел бы еще пару коробок, отворилась дверь и вышла та, из-за которой Октавиан накануне даже начал пить коньяк, заботливо предложенный Агриппой (хотя до этого ничего, кроме молока, не употреблял. Так любовь портит людей, скорбно подумала Венера, если, конечно, еще есть куда портиться).
Особа была все в той же беленькой курточке, но теперь - в черных штанах (Цезарь, как самый продвинутый из всех, уже знал, что это называется "джинсы").
Однако, не успел он и рта открыть, чтобы сказать "привет, крошка", как Клодий и Катилина рванулись вперед, схватили бедняжку в охапку и с прытью, достойной фессалийских скакунов, устремились в свой подъезд. Остальные, разумеется, не теряя времени, побежали следом. Даже Красс, позабыв про пиццу, насколько это было в его силах, старался поспеть.
- Давай, Марк, не отставай, тебе полезно! - орал Помпей, оглядываясь назад. Красс пыхтел, как сенатор при подъеме на Капитолий, его лицо раскраснелось, по животу струился пот.
"Вот почему римляне не любили бежать с поля боя", - глубокомысленно заключил Юпитер на Олимпе. "Проще пропороть брюхо, чем преодолеть такую дистанцию".
Цицерон, чуть не подавившись чаем, прильнул к окошку.
- Эй, Тит! - взволнованно позвал он. - Что там происходит?!
- На помощь!!! - тем временем верещала девушка так, что у Катилины уши заложило. - Убивают!!! Помогите!!!
- Убивают! - в отчаяньи повторил Цицерон и заметался по кухне. - Что делать?! Тит?! Где Катон?!
Аттик, которому всегда все было по фигу, включая даже положение государства, вздохнул и наконец соизволил оторваться от книжки Эрнеста Мулдашева "В поисках города богов".
- Слушай, Цицерон, ты что, вчера родился? Это же ночь! Что странного, что кого-то решили убить?
Цицерон не знал, что сказать на это (сказать действительно было нечего), но продолжал паниковать, расплескал чай и размахивал руками. Тем временем вопли утихли: Катилина зажал жертве рот.
- Все. Убили, - упавшим голосом сказал Марк Туллий и тяжело вздохнул.
- Тебе-то что? - рассеянно спросил Аттик.
Катилина, матерясь (жертва расцарапала ему ногтями все лицо), наконец затащил ее в квартиру Августа и свалил на диван, да так, что она вырубилась.
Октавий, который на тот момент усиленно чистил зубы в преддверии встречи с любимой, а другой рукой поправлял складки на пурпурной тоге, которую сделал из диванной накидки, мигом выплюнул зубную пасту и побежал в комнату, где разместили жертву.
- Вы пока уйдите, а, - попросил Агриппа в опасении, что начнутся домогательства. - Мы тут разберемся.
Цезарь неохотно послушался (да и то лишь потому, что подумал: если что - это не мы похитили), и компания свалила. Остались только непосредственно жильцы квартиры.
"Вот, переводи добро на таких", - грустно подумал Агриппа, откупоривая Хеннеси. Его мучило смутное предчувствие, что Октавиашке ничего хорошего не светит.
- Гай, ну ты на нее посмотри, - умоляюще начал он. - Это же страшилище! Смотри, она не толще Цицерона! Тощая ужасно! К тому же, у нее вон прыщик. И волосы тонкие, фи! А лицо какое! Ужас, а не лицо! Разве это Венера?! Октавий, ты слепец. А ногти на руках?! Кошмар! Отращивает ногти! А одета как?! Штаны! Ужас! И футболка желтая! Октавий! Это немыслимо!..
Но на Октавия все эти разговоры не возымели никакого действия. Он выхватил у Агриппы коньяк и попытался сам влить девушке в уста. Однако, руки у него тряслись от волнения, он расплескал половину, впрочем, результат был достигнут: жертва пришла в себя, открыла глаза и в явном ужасе пыталась сообразить, что происходит.
Агриппа проницательным взглядом уловил, что она явно не плебейка: в ушах - золотые шишки, на руке - кольцо с большим цитрином и браслет, на шее золотая цепочка.
От неожиданности она сначала ничего не могла сказать, но наконец угрожающе вымолвила:
- Вы знаете, сколько по нашему уголовному кодексу дают за похищение?! Лучше отпустите меня! Зря вы это делаете! Я.. - тут она осеклась и, прищурившись, разглядывала Октавия, оптом перевела взгляд на Агриппу и сильно побледнела.
- Да ну! - пробормотала она. Страха в голосе уже не слышалось. - Не может быть. Вы вообще кто?
Догадливый Агриппа понял, почему она смотрит на них с таким изумлением, так что спокойно ответил:
- Марк Випсаний и...
- Гай Юлий Октавиан Август, Принцепс Сената и вождь римского народа! - торопливо перебил Октавиан, выпячивая тщедушную грудь. - А ты, Агриппа, отвечай за себя!
Агриппа смиренно потупил глаза, в душе посмеиваясь, и ответил:
- Мне уйти, мой Принцепс?
Жертва буравила Октавиашку мрачными глазами.
- Нет, не надо, - снизошел тот. Тут на пороге показался Гней Помпей.

Гней Помпей, как все прекрасно помнят, был еще молод, но гонору в его глазах уже хватало, чтобы соответствовать своему когномену. Жертва прищурилась и рассматривала его близорукими глазами.
- Похитили матрону! - возмутился Помпей. - Что творится!
- Когда-то наши великие предки похитили сабинянок, - интеллигентно заметил Агриппа, как всегда, в тему.
- Но тогда это было по приказу Ромула, а теперь - по моему приказу! - перебил Октавиашка и напыжился. - Будешь моей женой!
- Твоей женой? - чуть не задохнулась от ужаса жертва.
- Как тебя зовут, о благородная матрона? - вежливо спросил Агриппа, чтобы конфликт не успел разгореться.
Матрона предпочла не отвечать на этот вопрос, но, поскольку как-то ее называть все-таки надо было, назвалась Сцеволой.
- Это же когномен, - недоуменно пробормотал невесть откуда взявшийся Катулл.
- И что? - побагровел от гнева Октавий. - Вон отсюда, жалкая тварь!
Агриппа нервно покосился на телефон. 4223... что же дальше-то, мучительно вспоминал он номер психиатрической лечебницы.
- Не сквернословь при даме! - пылко выкрикнул Катулл, но убежал на кухню.
- Ничего не понимаю, - бормотала Сцевола себе под нос. - Да это быть не может! Октавиашка...
- Да, великий Октавиан Август, - громко встрял Агриппа. Пронесло: Август не услышал, как его назвали.
- Вот я всегда думала, что я с ним сделаю, если вдруг каким-то чудом увижу, - вслух рассуждала Сцевола.
Она думала, что прямо сейчас растерзать его было бы дикостью и выглядело как варварство. Поэтому, справившись с эмоциями, она вкрадчиво спросила:
- И с какой целью ты меня похитил? Уж не на органы ли продать? Не удивлюсь, если так, это ведь очень выгодно!
Октавий не очень понял смысла фразы про органы и растерянно ответил:
- Ты будешь моей женой.
- Что?! - Сцевола вскочила и хотела выбежать вон из комнаты, но Агриппа силой усадил ее обратно на диван. - Да я скорее себя заколю, как Лукреция! Не дождешься! Подлейший из смертных, не смей даже прикасаться ко мне!
Октавий, чувствуя, что его глаза наполняются слезами (преимущественно - от злости), пулей выбежал из комнаты.
- Я высадил дверь плечом, - тем временем заявил Катон, входя в свою кваритру.
- Что ты мечешься, как мышь в ночном горшке, Марк Туллий? - недовольно спросил он у взволнованного Цицерона, который обегал уже всю квартиру и хотел уже звонить в милицию.
- Они похитили матрону! - в отчаянии выкрикнул Цицерон. - Возможно, убили!
Аттик вздохнул и раздраженно бросил:
- Марк, да заткнешься ты или нет? Я почти понял, в чем тайна города богов!
- В чем? - сонно откликнулся Брут, варивший кашу по старинному римскому рецепту: мука, соль, крупа.
- Пошли, - коротко откликнулся Катон и они с Цицероном вышли из квартиры. Пыл у Марка Туллия сразу поугас. Он пристроился за спиной Катона и решил, если что, не ввязываться в свалку.
- Марк Порций, ну ты же знаешь, - виновато пожал плечами Цицерон. - Меч, перед тогой склонись... и все такое...
Катон презрительно фыркнул и решительно дернул за дверь.
- Ребята, у вас соли не найдется? - добродушно крикнул Цицерон. Катулл, не раздумывая, открыл дверь, и тут же получил от Катона кулаком в нос.
- Разбойники! - в праведном гневе прошипел Катон и широкими шагами, не снимая обуви, ломанулся внутрь квартиры. Не встретив на своем пути сопротивления (Цицерон осторожненько трусил следом), он ворвался туда, где Агриппа как раз пытался доказать Сцеволе все преимущества брака с Октавианом Августом.
- Во-первых, он Принцепс, - решительно говорил Агриппа. - Следовательно, он умный, красивый, и с этим никто не посмеет спорить. Во-вторых, он действительно умный, красивый и добрый. - Агриппа запнулся и подумал, насколько искренне это прозвучало. - Да, добрый, клянусь Нептуном!
- Лживый, подлый, двуличный! - негодующе прогремел голос Катона, который появился в дверях и стоял, угрожающе занеся над головой ножку от стула (стул он разломал еще в прихожей).
"Старая добрая сенатская традиция", - умильно подумала Сцевола. Катона она поначалу не узнала. И уж совсем трудно было разглядеть что-то тощее и сгорбленное, спрятавшееся за близлежащий сервант. Чтобы совсем не быть безучастным, Цицерон выкрикнул, вложив в свой голос как можно больше страсти и накала:
- Ты знаешь, Агриппа, на чьей стороне истина! Отойди! Одумайся! В какое преступление ты себя ввергаешь!
Тут вернулся и Помпей. Аккуратно отложив пилочку для ногтей, он с одобрением посмотрел на оружие Катона и ободряюще улыбнулся. Но сзади незаметно подкрался Октавий...
У него было страшное оружие: баллончик с перцовым газом (силой Юпитера, все ножи с кухни пропали, во избежание уменьшения численного состава квиритов - очень уж Юпитер заботился о сохранении их генофонда). Набрав в легкие побольше воздуха, он резко выбросил руку вперед и нажал на кнопку, так что под ударом оказались сразу и Катон, и Помпей, но доблестный Марк Порций инстинктивно успел взмахнуть ножкой и дать Октавию по голове - тот упал без чувств. Но в следующий миг Катон с Помпеем уже задыхались, не могли ничего разглядеть, а с непривычки к различного рода химическим веществам спустя еще пару мгновений вообще лишились чувств.
-Пойду-ка я покурю, - громко сказал Агриппа, чтобы онемевший от ужаса Цицерон его услышал. С другой стороны, дрянь из баллончика быстро распространялась по комнате, и ему хотелось поскорее выйти на балкон. А что с матроной - ему, откровенно говоря, было наплевать, коль скоро Октавий лежал, как бревно, без чувств.
Марк Туллий, всегда отличавшейся сообразительностью, вдохнул побольше воздуха, пока еще не очень испорченного и подумал, что ему предоставился шанс спасти матрону, а потом прославиться на этом деле, значительно приукрасив события в речи, которую он потом произнесет, когда родители благородной матроны, утопая в слезах счастья и благодарности, будут выражать ему свою признательность... скажем, так: "Агриппа, муж воинственный и неукротимый, смотрел на меня твердо и сурово, даже угрожающе; он держал нож и, я уверен, не преминул бы им воспользоваться..." - тут Цицерон спохватился, что пора действовать, выбежал из-за серванта, но Сцевола, не обращая на него внимания, уже сама перешагивала через валяющегося Катона с твердым намерением поскорее унести отсюда ноги. Цицерон догнал ее, схватил за руку со словами "Я спасу тебя, домина!" (фу, подумал он, чуть н упустил славу героя), и потащил к выходу.
На лестничной площадке Сцевола первым делом посмотрела на табличку с номером квартиры и заявила Цицерону (ну вот, никакой благодарности за спасение жизни, подумал тот):
- Вы будете свидетелем! Сегодня же против них дело возбудят, клянусь Юпитером!
- Я могу написать речь! - ответил Марк Туллий.
Сцевола, которая его, разумеется, не узнала, иронически улыбнулась.
- Спасибо, но я, как потерпевшая, сама такую речь напишу... вы где живете? И как вас зовут?
- Марк Туллий Цицерон, из города Арпина, - рассеянно ответил Цицерон и поспешно прибавил, вспомнив, что обычно отвечали на это спесивые патриции:
- ГОРОДА Арпина! Никакая это не деревня! И тем более - не село!И вообще почти столица, рядом с Римом! Но не пригород там какой-нибудь, а отдельный город!

- И наша птицефабрика, она не градообразующая, у нас там еще много чего есть! - веско закончил он и умолк, осознав, какую чепуху несет.
- Цицерон?! - округлились глаза у Сцеволы. Она критически разглядывала Марка Туллия и молчала. Все сходилось: крайняя болтливость, костлявое телосложение, поведение на поле боя, комплекс провинциального выскочки, наконец, золотое кольцо с цитрином, которым Марк Туллий чрезвычайно дорожил - все сходилось, но поверить было трудно. Она вглядывалась Цицерону в лицо, чтобы увидеть в нем что-нибудь чуждое, незнакомое, но каждая его черта, отражавшая эмоции, взгляд, иронически-задумчивый, улыбка на губах - все это было такое близкое, удивительно родное... Сцевола сильно побледнела, ее руки подергивались, не решаясь заключить Цицерона в объятия, глаза глядели, не моргая.
- Что с тобой, благородная матрона? - всполошился Цицерон.
Но не успела Сцевола ответить, как на площадке показались Клаудилла с Клеопатрой. Клеопатру узнать было нетрудно: мясистый нос и чуть подмятые уши, будто бы выточенные пьяным ваятелем из куска туфа, мигом выдавали ее царское происхождение. Маленькие глазки, жирно обведенные подводкой, недвусмысленно намекали на ее национальность. Наконец, обилие побрякушек, золотых и пластмассовых, не оставляло никаких сомнений: столько на себя навешать может только царица египетская да персидский царь.
Клаудилла выглядела попроще, но ничуть не менее ярко: ядовито-зеленые клипсы в ушах, розовый топик и белые шортики. В глаза сразу бросались ее ярко-алые, как плащ триумфатора, губы.
- Привет, - сверкнула зубами Клаудилла, презрительно косясь на скромное одеяние Сцеволы.
- Что, Цицерон, - ехидно обратилась она к Марку Туллию, - у Октавиашки невесту увел? Смотри, жизнью рискуешь...
- В корчах сгниешь! - радостно прибавила она, увидев на смущенном лице Цицерона явный испуг.
- Да я тут ни при чем! Это Катон! - оправдывался Марк Туллий.
Клеопатра томно взмахнула рукой, так что раздался мелодичный звон китайской позолоты и пластика, и крикнула:
- Гай, иди сюда!
У Сцеволы закрались нехорошие предчувствия.

Хотела ли она своими глазами увидеть еще и этого?.. Вопрос, конечно, был хороший. В конце концов любопытство взяло верх, так что она решила немного подождать.
Гай Юлий Цезарь, потомок Венеры, приближался походкой настоящего мачо. Взгляд чуть исподлобья, слегка прищурен (Цезарь был уверен, что это самый настоящий сексуальный взгляд), движения так и выражают крутизну. Сцевола прыснула - Цезарь показался ей маленьким и смешным. Впрочем, особой неприязни к нему тоже не возникло.
- Привет, baby! - развязно поздоровался Цезарь, не замечая досады Клеопатры. Та надеялась, что хоть в ее присутствии он не будет приставать к другим девушкам.
Сцевола усмехнулась.
- Гнусные разбойники! - в дверях показался Катон. Его припухшее лицо было залито слезами.
С соседних квартир и с лестницы уже выглядывали любопытные старушки, так что все поспешили разойтись, а Сцевола с Цицероном отправились гулять.
"Эта серия будет несмешная", - подумал Юпитер. Но вы уж потерпите, уважаемые читатели! Автор не виноват, что вместо смеющейся Музы к нему приходит размышляющая. Ведь было бы совершенно несправедливо оставить без внимания то, как Сцевола отнеслась ко всему происходящему и какие у нее были мысли.
Вообще-то прошлое никогда не казалось ей таким далеким, чтобы его можно было представить в виде длинной-предлинной линейки с нанесенными на нее датами, или в виде длинной-предлинной дороги, по которой понемножку тащится человечество. Ей всегда хотелось верить, что прошлое и где-то рядом, может быть где-то совсем рядом, но объяснить это она никак не могла, да и не пыталась. И вдруг она оказывается в одном времени с теми, кто, казалось бы, давно уже умер! И если это ее удивило, то, пожалуй, только отчасти, а почему, она сама бы не могла сказать. Ей всегда хотелось верить в чудеса - а уж чудеснее этого ничего нельзя было и придумать. В глубине души ей хотелось найти какое-то рациональное объяснение, но оно было слишком далеко (в пространстве или во времени?)

Цицерон сразу к ней почувствовал сильное расположение. Впоследствии они долго думали над тем, в чем тут причина. Ответ был прост: между ними вдруг обнаружилось совершенно поразительное взаимопонимание. Более того, если Сцевола высказывала какую-то мысль, то Цицерон мог запросто ее продолжить. Это понимание было даже не на уровне сознания, а на каком-то более глубоком и подсознательном уровне, и часто предположение о том, что думает или сделает кто-нибудь из них, для другого оказывалось верным. Таким делам удивлялся даже сам Юпитер Капитолийский Всеблагой и Величайший. Сравнить это можно было бы, например, с двумя совпадающими ритмами, когда одновременное биение просходит во всех точках. Конечно, Юпитер мог бы найти более тонкое сравнение, но, пожалуй, в общих чертах понятно и так.

И вот такое ощущение идеальной слаженности и гармонии, ну вот честное слово, наполняло Сцеволу просто каким-то невероятным счастьем. Она не могла даже и думать, что кто-нибудь вообще сможет ее понять; а уж о том, чтобы не только понять, но и усилить ее собственные мысли, развить и продолжить их, о таком она даже не могла мечтать. И даже если ей не всегда удавалось с ним видеться, один только факт их одновременного существования был важен и осознание этого факта навсегда избавило ее от чувства одиночества - в любой момент.

А мерзкий, капризный и эгоистичный сцеволин характер, и тот как будто умолкал и не давал никаких проявлений - вот это ее изумляло ничуть не менее всего остального. Ей хотелось (и она сама этому удивлялась) делать все возможное, чтобы ее друг был рад, а мысленный анализ внутренних ощущений давал вывод, что ничего подобного никогда еще не случалось. Она даже не знала, с чем можно это сравнить. Но в своей душе, прислушиваясь, слышала равномерное и гармоничное биение. На Цицерона она смотрела с такой нежностью, преданностью и обожанием, что со стороны это можно было принять за выражение каких-то романтических чувств (именно так Октавиан Август и понял). Однако, как назвать такую любовь, для которой даже понятие "родственной любви" кажется каким-то отдаленным от ее сути? Нет, это было что-то явно иного рода - может быть, так можно было любить только того, кого можно назвать своим единственным и подлинным другом? И если природа вкладывает в наши души такое сильное чувство любви к родителям и детям, то какая сила способна создать что-то подобное между людьми, разделенными столь значительным пространством? (можно и время понимать как пространство).

Она раньше не могла даже предположить, что на свете есть что-то лучше, чем чувство любви к себе и, следственно, радость от того, что для себя делаешь. Все это показалось сущей мелочью по сравнению с тем, что теперь для нее стало понятно - нет, это даже не сравнимо с той радостью, которую она испытывает, если сможет порадовать его.

Ну, пожалуй, об этом довольно. Итак, Октавиан понял все это неправильно и сидел, запрешись в туалете. Из-за закрытой двери доносились его приглушенные рыдания и шорох туалетной бумаги - Октавиан, чтобы успокоиться, разматывал и сматывал ее обратно в рулон. Озадаченный Агриппа верно стоял под дверью и думал, что же ему делать: Октавиан сидел в туалете уже почти сутки, ничего не ел и не пил.
- Гай... - робко позвал Агриппа.
Ответа не последовало.
- Божественный Принцепс! - попробовал он по-другому.
- Чего тебе? - жалко всхлипнул из-за двери Октавиан.
- Ну нельзя же так, о богоравный, твои прекрасные глаза опухли от слез, а твой великий ум должен пережить эту слабость и найти выход... - мурлыкал Агриппа.
- Яду! - взвизгнул Октавиан, нервно отшвыривая рулон.
Агриппа побледнел.
- Божественный, ну зачем так сразу, в жизни много прекрасных вещей, и жизнь стоит ценить, - взволнованно говорил он. - Поверь мне, человечество осиротеет, если твоя жизнь оборвется и...
- Заткнись! - грубо перебил Октавиан. - Я не об этом говорю! Раз не полюбила - значит умрет! Иди купи яду! Я сам это сделаю! Я...
- Ну может еще полюбит, - робко вставил Агриппа. - О божественный, твоя любовь такая сильная, что кое-что ты понимаешь неправильно...
- Убить обоих! - заорал Октавиан так, что Агриппа понял, спорить бесполезно.
"Что-нибудь придумаю", - решил он и отправился в город.

С балкона раздался громкий задористый смех. Цицерон от души веселился и хлопал в ладоши, разделяя унижение врагов. Катулл неожиданно изменился в лице, насупившись, как Катон, и гневно выкрикнул:
- Любовь и верность святы!!! И на них
Не посягай! У девушки жених!
Цицерон отчаянно зааплодировал, а Агриппа, весь красный, не выдержав позора, широким шагом подошел к Катуллу и впечатал его лицом в асфальт.
- Человека убивают! - истошно завопил Цицерон и в панике забегал по балкону.
Сулла, на мгновение оторвавшись от закона об убийцах и отравителях, с любопытством вытянул шею.
- Какой жених? - брызгал слюной Агриппа. крепко держа Катулла за загривок, он тряс поэта в воздухе.
Из подъезда высыпала толпа квиритов, включая Октавиана, перепуганного, бледного - он спрятался за углом и робко выглядывал оттуда, вцепившись в стену тонкими паучьими пальчиками.
- Отпусти поэта! - потребовал Публий Сципион, закатывая рукава.
Агриппа с удовольствием отпустил, и Катулл, всхлипнув, шмякнулся о землю, как мешок с картошкой. Цицерон на балконе притих.
- Жених у нее есть, я видел, - сдавленно промямлил Катулл.
- Есть, есть, я тоже видел! - вновь подал голос Цицерон. И испуганно прибавил:
- НО это не я! Честно! Мы с ней друзья!
- Правду говорят, - равнодушно-надменно заявила Клеопатра, поправляя на запястьи тяжелый золотой браслет. - Я видела девчонку с каким-то молодчиком, и причем пару раз.
- И причем они уже давно вместе, - поддакнула Клодия. Видимо, девушки были в курсе всех сплетен.
Октавиан в ужасе закрыл лицо руками и упал на землю.
- Гы, гы, гы, - засмеялся Цезарь. Агриппа метнулся к принцепсу и, наклонившись, бережно поднял его обессиленную голову к себе на колени. Все внимание тут же переключилось на них.
- Признавайся, где яд! - в отсутствие Катона, бывшего на работе, Сципион был твердым оплотом справедливости.
Агриппа вопрошающе взглянул на Октавия.
- Нету никакого яда! - жалко пискнул он. - Все ложь! Я честный! Мамой клянусь! - для эффекта он заплакал, прижавшись к груди Агриппы и в этот момент тихонько шепнул:
- Я выбросил... испугался...
И начал горько плакать, так что у Агриппы сердце разрывалось.
Квириты стали терять интерес к происходящему, так как никто никого уже не убивал и даже не бил, поэтому стали расходиться. Пока все смотрели на Октавиана с Ариппой, никто, кроме Цицерона и Суллы, не заметил, как Катулл ужиком прополз на несколько метров вперед, потом резко вскочил на ноги, вытер с носа кровь, отряхнул свитер и неожиданно прытко побежал куда-то в сторону улицы Карла Маркса.
Никто не знал, куда направляется Гай Валерий. А направлялся он в издательство газеты Амурский Меридиан. Прямо на ходу он записывал в тетрадке новые строчки, которые лезли в голову, одна за одной, на русском и латинском языках.
Адрес издательства Катуллу накануне подсказали Гракхи, которые устроились в газету журналистами, сиречь трубачами народного негодования.
Вихрем ворвавшись в офис, Катулл увидел несколько женщин, разомлевших от только что закончившегося обеда. Его дикие глаза некоторое время блуждали по комнате, затем он бросил тетрадку на ближайший стол (сегодня у Катулла чувства были явно накалены до предела) и трагически возвестил:
- К вам пришел Поэт!
Надо заметить, что в этот момент и поза, и лицо Катулла, пылающие страстью, его бурно вздымавшаяся грудь произвели в офисе оживление. Женщины стали строить глазки.
- О чем же мы пишем? - кокетливо спросила одна из них, поглядывая на тетрадку.
Катулл выдержал паузу.
- О любви. - Просто сказал он, и эта простота не могла не тронуть нежных женских сердец.- О любви и ненависти. O Lesbia mea, quae carior luce... - начал читать он.
В комнату заглянул главный редактор, видимо, заинтересованный шумом и воплями поэта.
- Это вы по-каковски, молодой человек? - с любопытством осведомился он.
- На родном, на латинском, - сердечно ответил Катулл, уже вошедший в образ простого провинциального парня. - И на русском тоже! О Лесбия, та, что мне света дороже...
Он замолчал и протянул редактору тетрадку.
- Вот. Вы ведь сдадите переписчикам?
Все, приняв его слова за шутку, рассмеялись.
Редактор молча пролистывал тетрадь.
- Бывают же таланты, - наконец сказал он задумчиво, но не без иронии. - Молодой человек, некоторые ваши стишки весьма похабны. Но мы выберем что-нибудь.
- Спасибо вам! - торжественно воскликнул Катулл и воздел руки к небу.- Спасибо Музам, что вдохновили меня!

- Не хочу, - убитым голосом отказывался Октавиан, когда Агриппа предложил ему съесть хотя бы пару ложечек яблочного пюре. - Ничего я не хочу! - закрыв лицо руками, он упал на подушку.
- А как же власть? - вкрадчиво спросил Агриппа.
Октавий притих и успокоился: волшебное слово подействовало.
- Так куда отраву дел?
- В унитаз спустил, - всхлипнул Август. - Как услышал этого психа - страшно стало, а ну как к карцер загребут.Я и смыл ее...
- Всю?
- Всю...
Агриппа немного помолчал и заметил:
- Ну, значит, не судьба. Не серчай, Август. Видишь, тут этот жених объявился. Не можем же мы убить столько народу зараз.
Октавиан взвыл то ли от ярости, то ли от отчаяния.
- Это армия нужна будет, - рассудительно продолжал Агриппа.
- А может Клодия нанять? Он один сойдет за шайку головорезов, - с надеждой пискнул Октавий.
Агриппа покачал головой.
- Нет, Август, я думаю, что твоя мудрость не должна в этом случае требовать крови. Нам другие методы нужны.
- Какие такие? - приподнялся на локтях Октавиан.
- Ну... - засомневался Агриппа, - может по-хорошему попробуем, ангельское личико, подарки, внимание... все такое.
Октавий насупился.
- По-твоему, все это достойно принцепса?
- Ну, - развел руками Агриппа, - у нас нет в наличии ни армии, ни даже отряда, ни верховной власти, ни даже какой-нибудь, чтобы принудить девчонку к браку. Или хотя бы вообще к каким-то отношениям. Мой тебе совет, о божественный: попробуй по хорошему, а мы тем временем попытаемся добиться власти.
- Как? - Октавий не мигая смотрел на Марка Випсания. Тот поежился: такой же холодный гипнотический взгляд он видел как-то раз у огромной жуткой ящерицы на вилле Гнея Карбона, которую тот держал потехи ради. Боги бессмертные, как давно это было... Агриппа тихонько вздохнул.
- Чего молчишь?! - взвизгнул Октавий. Агриппа мигом опомнился.
- Я предлагаю, - торопливо заговорил он, понизив голос, - примазаться к Сулле. Он там какой-то закон пишет и вообще - ты знаешь Суллу, принцепс, этот человек добьется всего, чего хочет, и вообще удачлив. Мы можем воспользоваться их враждой с Марием, деревню устранить будет нетрудно, а на Суллу натравим дядьку. Остальные, вроде Помпея и Антония - идиоты, и конкуренции не составят. Я уж молчу про Катонов с Цицеронами. Эти еще и помогут нам в интрижках.
Октавий удовлетворенно кивнул.
- И Гракхи тоже, если запудрить им мозги, - продолжал Агриппа. - Сципион слишком честный, так что тоже не возьмет верх. В общем, главное побороть Цезаря да Суллу. Катилину и Клодия привлечем деньгами. Впрочем, не все так просто, конечно.
- Ладно, - мрачно сказал Октавий, погрузившись в думы о власти. - Надо копить деньги да в столицу ехать.
Агриппа одобрительно улыбнулся.

Гаю Марию, сыну деревни, было очень тяжело освоиться в городе. Вечерами он вздыхал, глядя в окошко на темное беззвездное небо, и мечтал о земле, о плуге, о работе. Эти мечты причудливым образом перемешивались с тайными стремлениями к захвату власти. Марий подумывал о том, чтобы как-то начинать. Но беда - здесь, в отличие от Рима, не было богатого патрона, на котором он мог бы подняться...
"Эх, мама", - грустно думал Марий, прислушиваясь к шуму машин на бульваре. - "Куда меня занесло"...
Марий не работал, пристроившись к популярам, он зарабатывал на жизнь маленькими хитростями. Когда Цезарь и его шайка выпивали, Марий всегда вызывался бежать в киоск за пивом или водкой. Чем пьянее были товарищи, тем больше он мог присвоить себе сдачи. Таким образом он быстро сумел скопить скромную сумму, и вот как-то утром - стояла уже поздняя осень, - рано-рано куда-то уехал и вернулся только через три часа.
Квартира практически пустовала: накануне Цезарь с Катилиной остались у Клодии, а Гракхи, которые, в принципе, не могли себе позволить каждый день нажираться, как свиньи, мирно посапывали на циновках, обнявши друг друга в нежной братской любви.
- Тс-с-с! - шипел Марий кому-то, и в квартире раздались тихие шажки.
Тиберий заурчал и перевернулся с боку на бок.
В комнате происходила какая-то непонятная возня.
- Ты че делаешь, а, ты че? - вдруг засуетился Марий, послышалась какая-то возня, и через мгновение - звон разбитой вазы, в которой стояли цветы, приготовленные Цезарем для какой-то девчонки.
Гай Гракх, недовольно морщась, разлепил глаза и увидел в комнате что-то белое.
- Че за фигня?! - он вскочил на циновке и Юпитер расхохотался, увидев, как вытянулось его лицо.
Марий, сильно взволнованный, пытался вырвать цветы, уже порядком помятые, из зубов небольшой беленькой козочки.
- Марий, ты че, совсем чокнулся? - упала челюсть и у Тиберия, которого брат разбудил ударом кулака в бок.
Марий смущенно пошмыгал носом.
- НА кой черт нам коза? У нас тут что, сельское имение? - пошли в наезд Гракхи. - Она же тут срать будет!
Марий помолчал и не сразу нашелся, что сказать.
- Это Бу-усинка, - наконец с нежностью выговорил он, обнимая козочку руками. - И она будет жить с нами. Я буду делать сыр и продавать, это, сыр и молоко.
Он еще немного помолчал и мрачно прибавил:
- Кто против - в лапшу порежу.
Гракхи поскрежетали зубами, но промолчали. Связываться с Марием действительно было опасно, даже если нападать на него целой шайкой.
- Пойдемте, отметим, что ль, - улыбнулся Марий, доставая из пакета бутылку вина.
Когда вино было уже почти допито, в квартиру вернулись Цезарь с Катилиной, чтобы проверить, сколько осталось денег.
- О, это кто припер? - развеселился Цезарь, увидев животину. - Марий, ты, что ли? Уважуха. Ну че, зажарим?
- Она тут жить будет, какое, вашу мать, зажарим, - начал мрачнеть Марий.
- Да? - оглянулся Цезарь и потрепал Бусинку по голове. Решил не возражать из политических соображений - оптиматов и так слишком много развелось. - У, красавица-а! - начал он чесать козу за ушком. Марий просиял.
- Гайка, ты че? - растерялись Гракхи.
- А че? - с невинным видом спросил тот. - Пусть живет животное! Места у нас много!
- И ванна есть, можно купать, - простодушно ввернул Марий.
- Нет, давай все-таки не будем делить ванну с козами, - как бы мимоходом возразил Цезарь. - Э, а где мои лилии?! Твоя скотина их сожрала?!
- Гай, ну прости ты ее, а, - пожал плечами Марий. - Она ж это, голодненькая просто. Она ж милая какая, смотри, а. Надо ей овощей купить, да и усе.
- Ну покупай, кто тебе не дает, - ответил Цезарь, стараясь сдержать раздражение. "Привалило, блин"... - в глубине души злился он.

Тем же утром в квартиру № 82 вежливо постучали. Катон, Брут и Кассий уже уехали на работу, а Цицерон с Аттиком, разочаровавшиеся в промоутерстве и решившие искать какой-нибудь другой вид деятельности, только встали.
- Марка Туллия Цицерона могу увидеть? - послышался за дверью учтивый голос Помпея.
Чего это он, насторожился Цицерон. Рассудительность подсказывала, что Помпею от него чего-то надо.
- Марк Туллий, - ласково сказал Помпей, проходя в квартиру. - Здравствуй, дражайший! Как здоровье?
- Да нормально, - ответил Цицерон, мучаясь в догадках, а что же случилось.
- Марк, мы с тобой всегда большими друзьями были, - издалека начал Помпей. - И мне кажется, что эта дружба была выгодна для нас обоих. Я, Гней Помпей, великий полководец и император, триумфатор, человек влиятельный, большого ума... и ты, Марк Туллий, прославленный в веках божественным красноречием...
Цицерон был весь внимание.
-...первый среди римлян в ораторском искусстве, блистающий и непревзойденный.
- Помпей, кончай ему мозги пудрить! - хохотнул из другой комнаты Аттик. - Вы представляете, что я в гугле нашел! Сомнений в том, что Марс некогда был обитаемой планетой становится все меньше и меньше! На некоторых снимках планеты были обнаружены очень интересные аномалии, происхождению которых можно приписать к деятельности живших на Марсе разумных существ...
- Помпоний, дай людям поговорить, а! - возмутился Помпей. - Не все же такие праздные, - прибавил он, обращаясь к Цицерону.
- Меня, Гнея Помпея Великого, посмели вызвать в суд, - наконец перешел он к делу. - Я полагаю, что раз они посмели это сделать, то дело серьезное. Какая-то тут политическая интрига. Поэтому мне нужен друг, который сможет помочь мне в беде, в суде не потеряется и сохранит мне гражданскую честь.
Добрая душа Марка Туллия, тронутая чужими горестями, прямо-таки светилась в его глазах искренним участием.
- Ну конечно, Гней, как же не помочь, - сказал Цицерон, - а что случилось-то?
- Да еще давно немного воды у меня из ванны вылилась и к ним просочилось, - с достоинством ответил Помпей. - Им бы радоваться, что живут по соседству с таким великим человеком. Нет, не ценят, не ценят... - грустно вздохнул он.
- Ну давай вспоминать все подробности, заодно и чаю выпьем, - предложил Цицерон.
- А я пойду погуляю, - сказал Аттик. - Что тут с вами об этих тяжбах слушать! Надо оно мне больно!
Во дворике он застал Мария с козой.
- Это у тебя что, Гай Марий? - удивился Аттик.
- Бусинка, - гордо ответил тот. - Будет теперь с нами жить. А то как-то это, ни хозяйства нету, ничё. Так же никуда не годится. Я же скоро женюся. А гол, как сокол. Неприлично.
- Женишься? - вновь удивился Аттик.- Ну, ты даешь! Это на той, которая тебя при первой встрече целовать бросилась? Любовь-морковь и все такое?
- Ага, - скромно ответил Марий. - Через неделю, кажись, свадьба-то.
- А чего молчишь тогда? Ну, я пойду всем расскажу! - Аттик бросился обратно в подъезд.
- Ребята, Марий женится! И еще он козу завел! - выпалил Аттик прямо с порога. Цицерон с Помпеем уставились на него в недоумении.
- Тит, ты чего мелешь? - наконец спросил Марк Туллий. - Какую козу?
- Обычную, ты в окно глянь!
Цицерон и Помпей прилипли к окну.
- Ничего себе, - поразился Помпей. - Ну, что с него взять, - снисходительно вздохнул он. - Все-таки, где родился... Деревня есть деревня, это, знаете ли, в крови.
- Арпин это город, а не деревня, - с болезненным достоинством сказал Цицерон и насупился.
- Ох, Марк Туллий, ну про тебя никогда не скажешь, что ты из такого захолустья, - Помпей сегодня был чрезвычайно любезен. - Никто в Риме не говорит так изящно, как ты.
Цицерон обиженно промолчал.
- А давайте полетим на Марс, - мечтательно проговорил Аттик. - Запускают же людей в космос, правда, не знаю, как.
- Вернись на землю, Тит, - Цицерон задумчиво поглядывал в окошко. - В столицу надо бы ехать... что здешние суды?.. Наверное, и толку никакого.
- Ну вот наши ребята денег подкопят, да поедем, - легкомысленно ответил Аттик.
- Все бы тебе на халяву, - покачал головой Помпей.